На пятый день она внезапно рассердилась. То, чем она занималась, показалось ей извращением. Чем она уж так разительно отличается от мучителя Мити, державшего ее взаперти в подвале и следившего через окошко за ней? Ведь она так же подглядывает! Надо оставить Кирилла в покое, пусть любит красавицу Римму, играет в театре и будет счастлив, а к ней это не имеет никого отношения. Он до сих пор не узнал в ней свою ночную собеседницу – а значит, никогда уже не узнает, и не важно, что за все это время она просто не предоставила ему такого шанса. Это никому не нужно. В сердцах Ника разломала все диски на мелкие зеркальные кусочки. На миг ее охватил озноб – где еще она видела такие же куски, в которых отражается ее лицо снова и снова? Не найдя ответа, она ссыпала их в корзину для бумаг. И даже постаралась забыть домашний адрес Кирилла, но чем больше старалась, тем упрямее память называла улицу, номер дома и квартиры.
Явление седьмое
Реквизит и бутафория
Спустя неделю Ника по-прежнему не знала, как Липатовой и Кириллу удалось все уладить. И удалось ли. В любом случае, репетиции продолжились, включили отопление, начался ремонт – театр ожил. Более того, его охватило небывалое оживление, словно за неделю простоя все окончательно осознали свое высокое предназначение и теперь горели желанием работать. Даже Римма до поры оставила истеричные страхи, привидений и суеверия.
Вслед за документами в Никину уцелевшую комнатушку переехал почти весь липатовский кабинет. Среди стопок бумаг, книг, коробок, компьютера, принтера и раскидистой глянцевитой монстеры в кадке Ника ютилась на своем стуле, задевая локтями то одно, то другое. Зеленые листья цветка лезли в глаза. Дверь поминутно распахивалась, и девушка больше не чувствовала себя в безопасности, в уютной незаметной норке, как раньше. Это нервировало. Как будто поднялся восточный ветер, а ей нечего набросить на плечи, и ветер дует так сильно, что скоро подхватит и понесет прочь.
Третьего марта Светлана Зимина переступила порог театра не одна. Позади нее, исподлобья взглядывая по сторонам, шла худая девочка-подросток в потрепанном пуховике и дутых сапогах, некогда бывших сиреневыми. Ни дать ни взять нахохлившийся воробей, городская птичка без гнезда.
– Ник, привет… – наклонилась Зимина к окошку кассы. – Пусть… Дашка у тебя посидит немного, можно? Мне в костюмерку надо, Женечка вызывала на примерку.
Что за Дашка такая и откуда взялась, Ника не знала и спрашивать не собиралась, но беспомощно оглядела заваленную комнатку: вдвоем тут было не поместиться. Девочка переминалась в сторонке, сдвинув брови и вытирая кулаком текущий нос. От нескончаемого насморка над ее верхней губой уже образовалась темная короста.