— Ну и погодка! Будем весь день в палатке загорать, — проговорила в темноте Ася и громко зевнула.
Славка молчала. Ася снова произнесла:
— В такую ночь я бы ни за какие коврижки не захотела оказаться в чащобе одна, без крова.
Славка представила себя под дождем среди мрака и дикого леса и зябко вздрогнула. И такой уютной, родной показалась эта палатка, спящие по соседству люди. Она с наслаждением поджала коленки в теплом спальном мешке.
Среди шума ветра и дождя совсем недалеко что-то затрещало и гулко хватило о землю. Она вздрогнула.
— Что это? — испуганно спросила Ася.
— Плохо дело! — проговорила Славка. — Дерево повалило. И близко. Шарахнет по палатке, от нас мокрого места не останется. — Перед глазами ее опять встала та, другая ночь. Она была такой далекой, что, казалось, и не существовала, просто Славка прочитала о ней в какой-то книге. Существовала только теперешняя ночь. Она плескалась, хлюпала, гудела, валила деревья.
В соседних палатках тоже проснулись, послышались голоса. Совсем рядом закричал Космач:
— Лиственницу сковырнуло!
— Не болтайся среди деревьев, а то прихлопнет, — раздался голос Грузинцева.
Потом кричали о брезенте, что-то закрывали, шлепали босыми ногами.
Грузинцев сунул голову в палатку, спросил:
— Вас еще не смыло? — И тоненький луч фонарика осветил лица Аси и Славки.
— У нас сухо, — ответила счастливым голосом Ася.
— А дерево-то на нас не грохнется? — спросила Славка.
— Нет, палатка в стороне.
Войду я к милой в терем
И брошусь в ноги к ней... —
разносился довольно сильный и красивый голос Космача.
Была бы только ночка
Сегодня потемней.
Это пение не походило на обычную шутливую выходку Космача. Слишком уж отчаянно звучал голос.
-— Слышишь? — спросила Славка.
— Слышу, — ответила Ася.
Ей нравилось, что в эту ненастную ночь чье-то сердце рвется к ней. Она задумалась о Славке и Колоколове, о себе и Грузинцеве, вспомнила красавицу Евдоху.
Была бы только тройка.
Да тройка порезвей!.. —
неслось среди мрака и дождя.
Дождь не перестал и утром. Мелкий, но густой, он весь день сыпался на тайгу. О работе нечего было и думать.
Рабочие в своей палатке рассказывали какие-то истории, раздавались взрывы хохота, из походного приемника «Турист» звучала музыка.
В палатке геологов было тихо.
Грузинцев лежал, сунув руки под голову, выставив бороду вверх. Он улыбался, вспоминая о жене и дочке Сонюшке. Ей недавно исполнилось три года. Никто не знал, как он любил ее, как тосковал о ней. В бумажнике хранилась ее фотокарточка, и он каждое утро смотрел на смешную курносую мордочку. «Если б ты знала, Буратино мой, как я скучаю о тебе, — мысленно говорил он ей. — Неужели придет минута, когда я схвачу тебя в охапку и расцелую твой носишко?» — Грузинцев заворочался. Нет, больше невозможно так лежать!