Петрович курил крепчайшую махорку, прихлебывал крепчайший чай и, откинув полог, читал любимого Куприна. Посохов углубился в геологическую карту. Палей, лежа на животе, строчил в тетради, должно быть, записывал материал для дипломной работы.
Грузинцев сел, потер счастливо-тоскующие глаза и вылез из палатки. Он заглянул к сестрам, которые зубрили английские слова. Сел на спальный мешок. И сразу же стал рассказывать о дочке:
— Жена говорит: «Я съела петушиный гребень». А Сонька поняла это по-своему и сердито закричала: «Мама съела расческу! Папе нечем чесаться!»
Он долго еще отводил душу, рассказывая о ней.
— Не успеешь оглянуться, как уже вырастет с вас, — сказал он Асе.
Она слушала, не глядя на него. Лицо ее было строгим. Ей приоткрылась иная сторона жизни Грузинцева. У него есть своя любовь, круг близких людей. И никогда ей не войти в эту его другую жизнь.
— What do we see?.. not see... what do we know about people’s life? — грустно спросила Ася сестру, подыскивая нужные английские слова.
— Little...
— Here we met... с геологами в тайге... and very soon for many years... Нет.
— Forever? — подсказала Славка.
— Да, да! We shall... э-э... part forever and what do they think, what do they feel? I want to cry bitter tears... Славка!
— What’s the matter with you?
— Так... э-э... I am sick at heart...[2] В общем, чепуха!
— Девочки! В обществе секретов не бывает! — Грузинцев погрозил пальцем и засмеялся. Ему почему-то показалось, что они говорили о нем.
Пришел Палей, сел напротив, стал неотрывно и томно смотреть на Асю.
— Избавьте меня от больших желаний — они измучили меня, научите меня любить простую судьбу — она сделает меня счастливым, — прошептал он непонятное. Ася с досадой отвернулась.
Пришли Посохов с Петровичем. В палатке стало тесно и весело. Славка притащила ведро чаю.
Отвернули полог-дверь, из палатки, удлиняясь, поплыло синее облако дыма. В дверь виден был сыплющийся дождь, сквозь его густое мелькание проступала глухая, ощетинившаяся сухостоем падь.
В палатку пролез Космач, положил на Асин спальный мешок охапку мокрого алого шиповника. От него сразу же славно запахло и натекла лужица. Довольный Космач приткнулся у выхода.
— Как тебе работается у нас? — спросил его Грузинцев.
— Мне эта работенка вполне пришлась по вкусу, — признался Космач и сдул с папиросы пепел. — Ей-богу, я все не мог найти дело по душе. И вот нашел: копать у вас канавы. Не люблю я всякую ответственность. Ну ее к лешему! Ярмо! Был шофером: за машину отвечал, за людей в кузове отвечал, за петуха на дороге и то отвечал. Будто камень висел на шее. А теперь отвечаю только за себя. Еще вот документы терпеть не могу: крепостное право. Я — вольный казак! Свобода — главное!