Полог палатки был откинут, и Славка видела, какая на земле глухая ночь, как темно на полянах и в березняках. Низко над сопкой золотился месяц, а напротив него, тоже над сопкой, ярко переливалась звезда. Месяц печально смотрел на звезду, звезда — на месяц.
О, как тихо, глухо и пусто.
Но нет, нет — вся ночь, вся тьма, вся речная пойма полны птичьего гомона, тюрлюканья, теньканья, посвистов, звона кузнечиков. Это рядом с палатками невидимо жил и звучал пышный луг.
В палатке на земле уложены доски, на досках — спальные мешки. Рядом легко дышит Ася, у стенки похрапывает дородная повариха Максимовна, которая всю партию геологов считает своей семьей.
Не спится Славке... И чувствует она себя такой одинокой, такой заброшенной. Она вылезла из мешка, села, поджав ноги. В темноте проступали смутные очертания белых и темных палаток, натянутый на столбах брезент. Под этим навесом длинный стол из двух досок. На сучки сосенок надеты кастрюли, кружки, ведра — хозяйство Максимовны. На ветвях под легким ветерком шевелятся платки, полотенца, рубахи, портянки.
Где-то в темноте фыркают лошади, щиплют траву, глухо топают и брякают привязанными к шеям консервными банками с камешками.
Из темноты несет болотной сыростью, запахом шиповника, над ухом пищат комары. Должно быть, около устья ключа в сухостойных лиственницах рявкнул гуран. «Гхао-гхао», — на кого-то сердился он.
Славка резко задернула полог, торопливо застегнула его на палочки-пуговицы и залезла в спальный мешок.
На низенькую палатку села какая-то птаха, молча поскребла по полотну коготками и фыркнула крылышками — улетела.
И такой одинокой и бесприютной показалась эта птица, улетевшая в пучину таежной ночи, что Славка зажмурила глаза и, как улитка, с головой спряталась в спальный мешок...
Будто вот только закрыла глаза, и сразу же проснулась. Солнце просвечивало белую палатку, по стене ее елозила кружевная тень березки, виднелись ползающие с той стороны слепни. Палатка была пятнистой от росы, точно ее взбрызнул дождик.
Славка отбросила волглый полог, вкатились запахи трав и цветов. Всходило солнце. Пропорхнула красноухая овсянка с лимонно-желтым брюшком, юркнула в густой березняк.
У небольшого костерика уже сидел Василий Петрович Скрынченко. Еще никто не мог встать раньше его. Вчера Славка ложилась спать и видела: сидит во мраке у костра сутулый, небольшой, недвижный Петрович. Выглянула сейчас — опять сидит в той же позе, точно и не уходил спать.