Елена задумалась, вспоминая, и с неподдельной грустью процитировала:
…У нас не хватит здравых сил
К борьбе со злом, повсюду сущим,
И все уйдем за край могил
Без счастья в прошлом и в грядущем.
– Надо же! Это что, его?
– Да.
– Хм… А вот нас в школе, в Петрозаводске, учили…
– Я догадываюсь. Но меня, по счастью, учили не в школе.
Кудрявцев хотел было пошутить по поводу последней фразы, но, подняв глаза на Елену, осекся и поспешил уйти от скользкой «культурной» темы. Дабы более не демонстрировать своей дремучести.
– А в каком году умер твой отец?
– В 1923-м.
– А от чего? Вроде не такой и старый был?
– Формально от туберкулеза. Хотя порой мне кажется, что к тому времени папа смертельно устал и просто не захотел жить дальше, – голос Елены надломился. – А после его смерти дела пошли еще хуже. Соседи написали кляузу, что мы втроем живем в пяти комнатах, тогда как сознательные граждане ютятся по съемным углам. У нас отобрали две комнаты, грозились отобрать еще. И тогда Сева прописался к нам – как бы по линии уплотнения. Ну а потом… В общем, он сделал мне предложение.
Какое-то время они молчали, каждый о своем.
А затем распираемый чувствами Кудрявцев взглянул на спутницу и, заранее покраснев, попросил:
– Лена, можно вопрос?
– Разумеется.
– Скажи: ты вышла за Всеволода по любви или просто потому, что…
– А тебе не кажется, что с твоей стороны это бестактно?
– Кажется. Но тем не менее?
Теперь настал черед заалеть и Елене: она смутилась, заговорила сбивчиво, взволнованно:
– Сева – он… Он очень хороший человек. И отец тоже хороший. И… А еще… он настоящий Мужчина. И вообще…
– Понятно.
– Что тебе понятно? Я… я его очень уважаю. Да-да, уважаю! Что ты на меня так смотришь?
– Первый раз с таким сталкиваюсь.
– С чем?!
– Ты, когда сердишься, становишься еще красивее. А у обычных людей, как правило, наоборот.
Елена только теперь заметила, что нервно трет пальцами свои пылающие от волнения щеки:
– Вы… ты невыносимый человек, Володя!
– Неправда. Ради любимых и дорогих мне людей я готов вынести очень многое.
– Пожалуйста, давай прекратим этот дурацкий разговор? – почти умоляюще попросила Елена. – Налей-ка мне лучше еще вина. Только немножечко.
– Слушаюсь и повинуюсь, – кивнул Кудрявцев, берясь за бутылку…
* * *
По счастью, за оставшееся время тет-а-тета им удалось погасить обоюдное напряжение, возникшее после столь эмоционального зачина разговора.
Так что, когда они добрели по тихой улочке Рубинштейна до арки, ведущей во двор Алексеевых, и, не сговариваясь, притормозили, именно Елена первая доверительно протянула Кудрявцеву мягкую ладошку, одновременно направив на него полные бирюзы глазища.