Но это не все. Изюминка в том, что советскими учеными был, наконец, найден путь к созданию заряда, мощность которого не ограничена ничем. Вообще ничем. В точно такой же корпус длиной всего восемь метров можно при желании втиснуть заряд в 100 миллионов тонн, можно и всю тысячу! Тысячу миллионов!!! И взорвать Землю к чертовой матери! Ведь правда же, здорово: взять и взорвать!
Так что создатели, завершив сборку и закрутив последний винтик, пили в тот момент не просто так, а по поводу.
Выпили мужики и призадумались: как бы назвать свое творение? «Изделие 602» — хорошо. Оно так во всех документах и останется. Но слишком уж скребет русское ухо. Нам бы романтики!
— Царь-бомба!
— Не пойдет.
— Почему?
— Засмеют. Стоит в Кремле Царь-пушка, калибром чуть ли не метр, весом 40 тонн. Стрелять она должна была каменными ядрами по тонне весом. Но только стреляла ли та пушка когда-нибудь? Рядом Царь-колокол — 200 тонн. Он никогда не звонил. В 1915 году был создан царь-танк Лебеденко. Он не смог сдвинуться с места. Неужели нам в тот же ряд захотелось?
— Первая советская атомная бомба звалась Татьяной. Почему не назвать и нам именем каким-нибудь?
— Каким?
— Да хоть бы — Иваном!
— И опять не то!
— Это еще почему?
— В русских сказках Иван всегда дурак. Мы-то назовем Иваном, а все, кто с бомбой дело иметь будет, сразу переиначат в Ивана-дурака.
— Верно.
— Знаю, братцы!
— Говори.
— Никита Хрущёв обещал Америке показать Кузькину мать. А что он мог показать, кроме своего жилистого, узловатого кулака? Теперь может! Вот она, красавица! Вот она, родимая! Вот она, во всем своем ослепительном великолепии и величии — «Кузькина мать»!
1
Тепловоз как-то уж очень аккуратно прижался буферами к буферам спецплатформы. Лязгнули замки автосцепки. Глубоко вздохнул главный конструктор Юлий Борисович Харитон, последний раз тронул рукой полированный бок толстушки: не подведи, милая, не подкачай, голубушка. И кольнуло: а ведь он ее, фаворитку свою, провожает в последний путь.
И, отвернувшись, уже не глядя на нее, махнул в сердцах машинисту: выводи!
Тепловоз плавно, словно нехотя, потянул платформу, вывел ее из цеха и замер. В лунном свете сверкнула красавица тем изумрудно-серебряным отливом, который ложится поперек Днепра в ясную ночь. Если бы кто-то не знал, что на платформе вывезли бомбу, то вполне мог подумать, что это не бомба вовсе, а маленькая изящная подводная лодочка для диверсантов: до того пригожа, до того прекрасна, словно капелька застывшая. Но посторонних тут нет. Тут чужие не ходят. Тут только свои. И все тут знают, что это не лодочка вовсе, а нечто совсем иное. Тут все ведают, что в этой восьмиметровой «капельке» заключена мощь, которой никто прежде никогда не обладал.