— Хорошо, Василий Иванович. — Ускова качнула головой. — Не сомневайтесь.
— Мне пора. Бывайте здоровы. Воюйте.
Подал руку Полине Михайловне. Повернулся к Усковой.
— Водицей напой, председательша.
Она принесла алюминиевую кружку с водой. Медленно сквозь зубы тянул он студеную воду, а сам смотрел на нее. Их взгляды встретились. «Неужели нельзя?» — спросил ее взгляд. — «Нет». — «Как тяжело». — «Мне тоже». Отдал ей кружку, вытер ладонью губы.
— Бывайте. — И ушел.
Женщины, не сговариваясь, подошли к окну и молча смотрели, как Василий Иванович спускался с крыльца. Вон он взял вожжи, вскочил в ходок.
Отдохнувший Воронко рванул с места и понес. Через минуту он скрылся за поворотом.
— Улетел, — выдохнула Настасья Федоровна.
— Непоседа, — в тон ей проговорила Федотова. — Все норовит своими руками сделать… День и ночь, день и ночь. Никакого роздыху. А ведь совсем молодой.
— Наши-то мужики, — Ускова улыбнулась, — двужильные и двухсердечные. Как бы он ни загонял себя, как бы ни заработался, а сил у него и на любовь хватит.
Федотова пытливо заглянула собеседнице в глаза и вдруг сказала, не то утверждая, не то спрашивая:
— Любишь его?
От неожиданности Настасья Федоровна отпрянула, густо покраснела. Гневно сверкнув влажными карими глазами, сердито выговорила:
— С чего вы взяли? Чепуха какая…
— Не надо. — Полина Михайловна положила руку на плечо Усковой. — Не хочешь правды сказать — помолчи. Обманом себя же унизишь. Да и не обманешь меня. Вижу, любишь.
— Твоя правда. Люблю.
Счастливая улыбка озарила ее гордое, красивое лицо. Ускова прошлась по комнате. Остановилась против Федотовой. Деловито спросила:
— Надолго к нам?
— На несколько дней, потом уеду в другие колхозы.
— Тогда пошли ко мне. Поедим, отдохнем. В ночь сегодня фронтовой субботник. Молотить будем. Вишь, как распогодило. Нельзя упустить.
Женщины вышли из правления и направились к дому Усковой. Минуты через две им встретилась толпа ребятишек. С ними две учительницы. Ребята обступили Ускову со всех сторон.
— Настасья Федоровна! Тетя Настя! — кричали они. — Мы колосья собирали.
Белобрысый малыш с красным мокрым носом дергал ее за подол и, не переставая, кричал:
— Я больше! Я больше!
Та, наконец, обратила внимание на крикуна. Наклонилась, вытерла ему нос своим платком, спросила:
— Чего, Аркаша?
— Я больше всех собрал, — захлебываясь от восторга, закричал он, — триста колосков. Целый пуд!
— Молодец! — потрепала мальчишку по щеке. — Идите отдыхайте.
Когда они выбрались из ребячьего кольца, к ним подошли учительницы. Старшая из них сообщила, сколько собрали колосьев, кому сдали. Настасья Федоровна взяла обеих за руки, притянула к себе.