Шамов взял веник и стал неумело подметать пол. В дверь постучали.
— Да, — крикнул он и выпрямился, не выпуская веника из рук.
Вошла Валя Кораблева. Поздоровалась, извинилась, подала пачку листов.
— Машинистка только что допечатала. Я занесла по пути.
— Спасибо, Валечка. Вы так внимательны и добры.
— Пустяки, — отмахнулась девушка.
— А я вот, видите, чем занят. — Шамов показал веник. — Холостяцкий образ жизни.
— Давайте я вам помогу, — предложила Валя.
— Ну что вы. Сегодня суббота, в клубе танцы, и вас, наверное, ждет поклонник.
— Какие сейчас поклонники, — с глубоким вздохом возразила она, снимая пальто.
Она была крупная, полная, но проворная. Все делала добротно и скоро. Вымыла полы, протерла мебель, прибрала разбросанные повсюду книги. И квартира сразу стала другой — праздничной и светлой.
Богдан Данилович искоса поглядывал на девушку. Он и раньше часто заглядывался на нее в райкоме. А сейчас его приятно удивила ее легкость и проворство. «Молодая, здоровая, — думал он, — любую гору свернет».
Закончив уборку, она собралась уходить.
— Нет-нет, — запротестовал он. — Сначала попьем чаю. Уж раз вы взялись помогать старику, так несите этот крест до конца. Садитесь.
Валя слабо отнекивалась. Он взял ее руку.
— Какие у вас мягкие, нежные руки. И такие умные. Золотые. — И он неожиданно поцеловал ей запястье. Девушка окончательно растерялась, не зная как себя вести.
А Богдан Данилович, сделав вид, что не замечает ее смущения, усадил к столу, подал чашку чая, пододвинул вазочку с мелко наколотыми кусочками сахара.
— Пейте, Валюша. Хоть это и не цейлонский чай, а душу согревает. С холодной душой человеку трудно живется. Он сам зябнет и других не греет…
Валя, обжигаясь, пила горячий чай. Богдан Данилович смотрел на нее и без умолку говорил. Голос его то поднимался до звенящего металлом тенора, то ниспадал до густых рокочущих басовых переливов.
— Жизнь, Валечка, очень сложна. В ней много противоречий, неожиданных поворотов и даже глухих тупиков. Да-да. Я не боюсь этого слова, хотя и являюсь страстным приверженцем материалистического миропонимания. Помню, однажды, когда я учился в Москве, в аспирантуре, был у меня один хороший приятель. Человек уже не молодой, примерно моих лет — умный, сдержанный, пожалуй, даже сухой. И вдруг — влюбился. Самым настоящим образом влюбился в юную, красивую девушку. Бывает же…
Не жалея красок, Шамов пространно поведал Вале о сложной и драматической любви своего приятеля.
Девушка слушала его, боясь шелохнуться. Он говорил необыкновенно красиво и интересно. А главное, он обращался к ней, как к равной.