– Иероглиф, он для красоты, – ответил Прайс, предупредив на долю секунды заданный ею вопрос. – Адаптирован из кодекса самураев: неважно насколько долог путь, он должен осуществляться шаг за шагом, подобно ползущему червю.
Она взглянула снова и увидела, что это было буквальной визуализацией описываемого процесса.
* * *
Он вынул связку ключей и, нажав кнопку, открыл фургон.
– По правде говоря, этот перерыв на ланч – самый длинный отдых из тех, что у меня были на этой неделе, – сказал он.
Она посмотрела на Белую Башню.
– Это не сводит вас с ума?
– Имя Ноа Дреснер вам о чем-нибудь говорит?
Не говорило.
– Он был архитектором института, строительство которого стало делом всей его жизни. Дреснер был сродни Ахаву [3]сакральной геометрии: последовательность Фибоначчи, геомагнитные выравнивания, все эти фокусы-покусы. Его целью было выстроить свое наследие, граничащее с осью мира: соединительной точкой между землей и небом. По завершении своего детища он хотел подняться на лифте на высший уровень, но ему это не удалось, он умер на пятом этаже от кровоизлияния в мозг.
Шассо догадывалась, что это не совсем ответ на ее вопрос.
Прайс постукивал по боку фургона костяшками пальцев. Шаг за шагом.
Они переместились в первоклассный азиатский ресторан рядом с торговым центром.
– Говорят, их суши-шеф очень хорош, – сказал Прайс, усаживаясь. – Сам не знаю. Если вы скажете, что соус тартар поверх пенопласта – объедение, скорее всего, я вам поверю. Для меня это все лишь глюкоза. Кстати, я не азиат.
– Вы германо-бразилец, – сказала Шассо. – Родились на три месяца раньше срока, но после впечатляющего побега из вашего собственного инкубатора, вам было диагностировано состояние миотонической гипертрофии. Суперсила, если простым языком. И у вас аллергия на арахис.
– Вы читали воскресный «Times», – ответил Прайс, ссылаясь на статью в нью-йоркском журнале «Times» прошлой зимой, озаглавленную «Человек и Сверхчеловек» темой которой был он сам, – своего рода кремовая прослойка между коржами торта, сфокусированная на сенсационных аспектах его биографии, которым он порой подчинялся, чтобы прятаться на виду, отвлекать внимание от возникающих проявлений необычайной чувствительности.
– На самом деле, у меня нескрываемо сильная привязанность к кроссвордам, – сказала она. – Но, давайте продолжим.
Его рот улыбнулся раньше глаз.
– Вы будете записывать наш разговор? – спросил он.
– Я не собиралась, доктор Прайс.
– Йоханн. И чтобы вы знали, я собираюсь. Что, кстати говоря, я делал все это время. Просто чтобы вы знали. Вы понимаете.