После истории с Санелой мать снова ходила вся в слезах, а я просто ушел от всего этого и либо слонялся без дела по улице, либо играл в футбол. Не скажу, чтобы я был особенно перспективным. Всего-навсего один из многих мальчишек, гоняющих мяч. Но порой на меня что-то находило. На поле я легко мог боднуть или лягнуть как соперника, так и товарища по команде. Но я был одержим футболом — это было мое, и я играл постоянно: в нашем дворе, на стадионе, в школе во время перемен. Тогда мы посещали занятия в школе имени Вернера Рюдена. Санела ходила в пятый класс, а я — в третий. Думаю, не надо говорить, у кого из нас лучше обстояли дела с поведением. Санеле пришлось рано повзрослеть, чтобы стать второй мамой для Кеки и помогать заботиться о семье после отъезда сводных сестер. Она взвалила на себя большой груз ответственности и вела себя примерно. Оттого-то я мгновенно и не на шутку встревожился, когда однажды раздался звонок с вызовом к директору, ведь он был адресован явно мне, а не моей правильной сестре. Тем не менее, в кабинет директора для разговора вызвали нас обоих. Если бы меня одного, я бы понял, а тут обоих. Что, кто-то умер? Что происходит?
Кажется, это было поздней осенью или в самом начале зимы. Мы шли по коридору, и меня мучили боли в животе. Помню также, что я был словно парализованный. Но когда мы зашли в кабинет и увидели там сидевшего вместе с директором отца, я обрадовался. Отец пытался шутить, но было отнюдь не весело. Все было формально и чопорно, а я чувствовал себя очень некомфортно. Я мало что понял из сказанного в том разговоре, лишь то, что дело касалось отца и матери, и в этом деле не было ничего приятного. Лишь много позднее, работая над этой книгой, я смог сложить все детали того события воедино.
В ноябре 1990 года социальные службы провели собственное расследование, в результате которого отец получил право опеки надо мной и Санелой. Обстановка в доме матери была признана неблагополучной, и не столько по ее вине, должен заметить. Имелись и другие причины, но, в любом случае, это был удар, и мама была просто раздавлена. Неужели она потеряет и нас?! Катастрофа! Мама плакала не переставая. Да, конечно, пусть она и побивала нас деревянными ложками, хлестала и не прислушивалась к нам. Да, ей не везло с мужчинами, ее преследовало безденежье и так далее. Но она любила своих детей! Просто она стала жертвой тяжелых обстоятельств, и, я полагаю, отец это понял. В тот же день он отправился к ней со словами: «Я не хочу, чтобы ты их теряла, Юрка».
Однако отец потребовал изменений к лучшему, а он из тех, кто относится к подобным вещам серьезно. Уверен, не обошлось и без резких выражений, и без ультиматумов. «Если дела не улучшатся, ты больше никогда не увидишь детей» — должно быть, сказал он. Санела стала жить с отцом, а я, несмотря ни на что, остался с матерью. Это было не лучшим решением. Санеле не нравилось у отца. Мы часто находили его спяшим на полу, а весь стол был заставлен банками и бутылками из-под пива. «Отец, проснись, да проснись же ты!». Он не откликался и продолжал спать. Его поведение казалось мне странным. Почему он так поступает? Мы хотели помочь ему, но не знали, что делать. Может, ему холодно? Тогда мы накрывали его полотенцами и одеялами, чтобы ему стало теплее. Я по-прежнему ничего не понимал. Санеле, возможно, это удавалось лучше. Она заметила, как резко может меняться настроение отца, и как он способен внезапно «взорваться» и чуть ли не зарычать, как медведь. Я думаю, это пугало ее. Также она скучала по своему маленькому брату. Сестра хотела вернуться к матери, а я — наоборот. Мне было одиноко без Санелы и я скучал по отцу. Как-то вечером я позвонил ему и с отчаянием в голосе произнес: