Гэндальф казался довольным.
— Я выбрал правильный путь, — сказал он. — Наконец мы пришли в обитаемые части, и теперь находимся недалеко от восточной стороны. Но мы зашли высоко, гораздо выше ворот Димрилла, если я не ошибаюсь. Судя по воздуху, здесь большой зал. Теперь я могу рискнуть и посветить сильнее.
Он поднял свой посох, и молнией блеснул яркий свет. Огромные тени метнулись по сторонам, на мгновение все увидели над головами высокий свод потолка, который поддерживало множество столбов, вытесанных из камня. Перед ними простирался огромный пустой зал, его черные стены, отполированные и гладкие, как стекло, ярко засверкали. Они заметили еще три входа, три арки, чернеющие тьмой; один из входов вел прямо, на восток, два других располагались по обе стороны зала. Потом свет погас.
— Это все, что я пока рискну сделать, — сказал Гэндальф. — В склонах горы были большие окна и стволы шахт вели к свету, к верхним ярусам копей. Я думаю, мы сейчас в них и находимся, но снаружи ночь, и до утра мы ничего не можем сказать определенного. Если я прав, утром мы действительно увидим свет. А пока мы дальше не пойдем. Отдохнем здесь, если получится. Пока же все шло хорошо, и большая часть пути позади. Но мы еще не прошли его, и еще долог путь до ворот, открытых в мир.
Отряд провел ночь в большом подземном зале, сгрудившись в одном углу, чтобы защититься от сквозняка: из восточного сводчатого входа тянуло холодом. Вокруг нависла тьма, пустая и бесконечная, и на путников угнетающе действовало одиночество, огромность каменных залов, бесконечное разветвление лестниц и коридоров. Самые дикие слухи, доходившие до хоббитов, тускнели перед ужасами и чудесами истинной Мории.
— Здесь, должно быть, когда-то жило множество гномов, — сказал Сэм, — и каждый из них работал усерднее барсука лет пятьсот, чтобы сделать все это, да еще в твердой скале! Зачем это им понадобилось? Разве они могли жить здесь во тьме, в этих темных норах!
— Это не норы, — возразил Гимли. — Это великое королевство, это город гномов. В старину он был не темным, а полным света и великолепия, о чем до сих пор поется в наших песнях.
Он поднялся и, стоя во тьме, запел глубоким голосом, отдававшимся эхом под сводами зала:
Когда еще мир юным был и горы зеленели,
Луна сверкала чистым серебром,
Когда слова еще не бросили на камень и в ручей,
Тогда проснулся Дурин и пошел один.
И имена он дал долинам и холмам,
И из ключей попил — из них тогда еще никто не пил.
На берег он пришел, и к озеру Зеркальному склонился,
И в озере он звезды увидал —