- Мешади-Гулам-Гусейн, - сказал я ему тихо, - ты хороша знаешь, что на всем свете нет у меня и двух таких друзей, как ты. Теперь во имя этой нашей дружбы ты должен мне сказать чистосердечно, почему ты спрятался, когда увидел на улице ту самую русскую девушку, и еще сказал мне, чтобы я хорошень-ко посмотрел на нее? Почему ты не хотел, чтобы девушка уви-дела тебя?
Тут Мешади-Гулам-Гусейн посмотрел на меня, но смолчал. Потом вдруг расхохотался, и хохотал так долго и так громко, что возница наш проснулся, повернулся к нам, поглядел немно-го и принялся погонять лошадей. Стук колес заглушил смех Мешади-Гулам-Гусейна. Друг мой задымил папиросой, держа ее в кулаке, потом нагнулся к моему уху и сказал:
- Мне стыдно!
И снова расхохотался. Я тоже начал смеяться, но, сказать по правде, и сам не знал, чему смеюсь.
Через полчаса мы доехали до деревни Чешмабасар. Возница остановил лошадей, слез с козел, подергал лошадей за одно, потом за другое ухо. Затем он бросил кнут в повозку, принес откуда-то охапку клевера и положил перед лошадьми. Он достал у лошадей удила и вошел в чайную.
Мы тоже сошли с повозки и, пройдя несколько шагов в сто-рону, сели на небольшом возвышении.
Мешади-Гулам-Гусейн положил руку мне на колено и ска-зал:
- Теперь ты должен поклясться мне жизнью дорогих тебе людей, что до конца дней ты нигде и никому не откроешь того, что я тебе скажу сейчас.
Я поклялся, и Мешади-Гулам-Гусейн начал:
- Пусть простит аллах грехи всех грешников, в том числе и мои! Доложу я моему господину, в день праздника я вышел от Иванова и отправился прямо домой. Было время обеда. Ме-шади-Имамали принес блюдо и поставил передо мной. Но мне совсем не хотелось есть. Вечером я выпил стаканчик чаю и на-силу проглотил кусок хлеба. Так и лег спать, а утром встал спозаранку и пошел к берегу Аракса. Мутные воды реки мед-ленно текли, бурля и перекатываясь. И не было им никакого дела до живущих на земле людей, потому что ни русского празд-ника пасхи не знали, ни сладости поцелуев русских девушек не понимали.
Возвращаясь с берега Аракса, вдруг я заметил, что иду пря-мо к дому Иванова. Смело вошел я во двор и постучался к Иванову. Открылась дверь. Передо мной стояла та самая дочь гяура.
Сейчас я не помню подробностей, но одно помню, что я ра-скрыл объятия и хотел обнять и поцеловать девушку: Христос воскрес!..
В этом месте рассказа Мешади-Гулам-Гусейна я уже не мог удержаться и громко расхохотался, но Мешади-Гулам-Гусейн не смеялся.
- Но эта дочь злодея, дочь гяура, - продолжал он, - под-няла обе руки к моим глазам и только сказала: пошел к черту!..