— Зовите меня Виктором, пожалуйста, — пробормотал я. Теперь меня ни с того ни с сего начал душить еле сдерживаемый глупый маниакальный смех.
— Мы не сомневаемся, — неодолимо, как линкор, напирала она, — что вы лично, конечно… не заражены, если можно так сказать. Но видите ли, это в крови. — Она театрально заломила руки и зашагала взад-вперед. — Мы, мистер Маскелл, несмотря на некоторые крайности, народ простой. Я, разумеется, имею в виду мой народ. Евреи много испытали и еще подвергнутся многим испытаниям в дальнейшем… — Она не ошиблась: ее брат с женой и тремя детьми погибнут в Треблинке. — Но на протяжении всей тысячелетней истории мы твердо держались главных ценностей. Это семья. Дети. И кровь, мистер Маскелл, кровь. — Она опустила руки, повернулась и зашагала на этот раз в другую сторону. Я чувствовал себя как зритель, который в середине длинного второго акта слышит сирены пожарных машин, мчащихся в направлении его дома.
— Миссис Бревурт… — начал я, но она, словно дорожный полицейский, подняла руку.
— Будьте добры, — прервала она с ледяной улыбкой. — Еще два слова, и потом обещаю молчать.
Мне было видно, как в окне гостиной мелькает фигура горничной, и отчаянно захотелось крикнуть ей, чтобы принесла выпить, притащила, черт возьми, бутылку. Есть ли на свете что-либо более удручающее, чем вертеть в потных руках пустой липкий стакан из-под джина? Я подумал было пососать ломтик лимона, но решил, что миссис Б. в полете красноречия вряд ли заметит этот знак отчаяния.
— Когда Вивьен сообщила по телефону о вашей помолвке, — продолжала она, — для нас с отцом, как вы понимаете, это было большим… большой неожиданностью. — Она удержалась, чтобы не сказать «потрясением». — Я на полдня заперлась в музыкальном салоне. О многом надо было подумать. Музыка всегда помогает. Играла Брамса. Эти величественные глубокие гармонии. Наполненные печалью и в то же время… придающие силы. — Склонив голову и прикрыв глаза, она мгновение как бы застыла в молчаливой молитве, потом вдруг пронзила меня взглядом. — Она наша единственная дочь, мистер Маскелл, наше единственное, любимое дитя.
Я встал. От мускусного запаха роз и всего остального у меня разболелась голова.
— Миссис Бревурт, — сказал я, — Вивьен двадцать девять лет. Она не ребенок. Мы друг друга любим. — При этих словах она удивленно вскинула свои густые блестящие брови и недоверчиво встряхнула головой, ну прямо живая миссис Тачетт. — И мы считаем, что нам пора пожениться. — Я запнулся, это было не совсем то, что я хотел сказать, вернее, как я хотел это сказать. — Мой брат страдает от синдрома, название которого вам ничего не говорит, к тому же я в данный момент забыл, как он называется. — Этого еще не хватало. — Это не наследственное, а результат кислородного голодания мозга, когда он был в чреве. — При этом слове она невольно вздрогнула; я продолжал нажимать. — Нам бы хотелось получить ваше и мистера Бревурта благословение, но если вы нам отказываете, мы обойдемся без него. Вам следует это понять.