Дом с колокольчиком (Кузьмин) - страница 21
Смотрел, смотрел, да вдруг и цапнул. И Дашутка ойкнула, рассердилась, шлёпнула котёнка ладошкой:
– Вот тебе! Не царапайся!
А он и ладошку хотел цапнуть.
Тогда Дашутка хлопнула его сильней, и котёнок разом встопорщился, шикнул сердито на девочек, соскочил с окна в бурые лопухи – и там исчез.
– Что хоть наделала-то?! – закричала Таня, а Дашутка заплакала:
– Я не нарочно!
Суетясь и толкаясь, они кинулись к вешалке, кое-как, наспех, напялили пальтишки, сунули босые ноги в резиновые сапоги, выскочили на крыльцо, на холодный сквозняк.
Ветер сразу принялся трепать распахнутые одёжки; но Таня и Дашутка, пригибаясь и держа платки за длинные концы, всё равно побежали вокруг избы и за калиткой сада, за углом, попали в солнечный затишек.
Ветер пошумливал там лишь в больших, почти голых теперь черёмухах и рябинах. Он крутил слабыми вихорьками палую листву, и ничего, кроме этого шуршания, вокруг не было слышно. Раз или два где-то тенькнула синица, потом опять стало тихо.
– Кис-кис… – позвала плачущим голосом Дашутка.
– Мурлыкин, Мурлыкин! Палешок, Палешок! Васька, Васька! – принялась выкликать Таня, но котёнок то ли не слышал, то ли всё ещё обижался – отзыва не было никакого.
А тут ещё Дашутка добавила:
– Да-a, как же! Станет он тебе откликаться на эти имена. Он ведь знает, эти имена ненастоящие.
И девочки поссорились. Поссорившись, заплакали, а поплакав, помирились, стали котёнка снова искать.
Обшарили лопухи под окном; излазили вдоль и поперёк сырые, пахнущие свежо и резко кусты смородины – вылезли оттуда с грязными коленками, а котёнка так и не нашли.
Девочки весь сад исходили, принимались плакать ещё не раз. Порою под их крики «кис-кис!» ветровой вихрь опять просыпался, подымал упавшие на траву ярко-жёлтые листья, катил их комом через пустые грядки картофельника, и тогда девочкам казалось, что это скачет их палевый котёнок. Они кидались вдогонку, но тут же и останавливались.
И вот когда в саду осталась неосмотренной одна лишь ветхая под рябинами банька, Дашутка вздохнула, боязливо прошептала:
– Ничего не поделаешь, придётся заглянуть в баньку.
– Придётся, – ещё тише согласилась Таня.
И тревога их была не напрасной: в баньке жил-поживал бородатый мокрый мужичок по прозванию Плюх.
Плюха Дашутка придумала сама. Придумала потому, что летом в знойную пору если у баньки встать, затаиться да как следует прислушаться, то внутри и правда что-то поплюхивало, пошлёпывало.
Отец смеялся, конечно:
– Трусихи! Это половицы там прогнили. Вот через дыры, когда баня не топлена, в неё и забираются от солнцепёка, от жары огородные лягушки. Осенью после уборочной перестелю половицы непременно.