— Ночью нам случалось ходить несколько часов подряд вдоль Пятой авеню.
У него было поползновение пройтись этим маршрутом с Джун, чтобы она лучше поняла и разделила с ним его тревогу и лихорадочное волнение.
— Как бы мне хотелось познакомиться с Кэй, — сказала она мечтательно.
— Вы с ней познакомитесь, я вас познакомлю.
Он говорил это искренне, без всякой задней мысли.
— Есть теперь в Нью-Йорке много мест, где я больше не могу бывать один.
— Я понимаю.
Она взяла его за руку и казалась также взволнованной.
— Пойдемте, — предложила она.
Чтобы направиться — куда? У него не было ни малейшего желания вновь ощутить себя одиноким в своей пустой комнате. Он утратил чувство времени.
— Погодите! Я вас сейчас отвезу в одно кабаре, которое я знаю. Мы там бывали, Кэй и я.
В такси она прижалась к нему и, сняв перчатку, вложила свою руку в его.
Тогда ему показалось… Нет, это было невозможно объяснить. Ему показалось, что Кэй была не просто Кэй, а воплощала собой тепло человечности и всю любовь мира.
Джун этого не понимала. Она положила голову на его плечо, и он вдыхал незнакомый запах духов.
— Дайте мне слово, что вы меня с ней познакомите.
— Ну конечно же.
Они вошли в бар № 1, где пианист по-прежнему лениво перебирал клавиши вялыми пальцами. Она, как и Кэй, шла перед ним с инстинктивной гордостью женщины, за которой следует мужчина, потом села, откинув на плечи, как и та, свое манто, открыла сумку, чтобы вынуть сигарету, и стала искать зажигалку.
Интересно, а будет ли она так же вступать в беседу с метрдотелем?
Как и у Кэй, у нее в этот поздний час появились под глазами признаки утомления, а из-под косметики стала проступать некоторая дряблость щек.
— Вы мне не можете дать прикурить? У меня кончился бензин в зажигалке.
Она, смеясь, дунула ему в лицо дымом, а чуть позже, склонившись к нему, прикоснулась губами к его шее.
— Расскажите мне еще что-нибудь о Кэй.
Но в конце концов она потеряла терпение и сказала, поднимаясь:
— Пойдемте!
И куда же они собирались отправиться на этот раз? Может быть, они оба уже догадывались — куда… Находились они на Гринвич-Вилэдж, в двух шагах от Вашингтон-сквер. Она крепко уцепилась за его руку и прижалась к нему. При ходьбе он ощущал тепло ее бедра.
Это же была Кэй! Несмотря ни на что, он искал Кэй, и ему казалось, что он чувствует ее прикосновение и слышит ее негромкий голос, в котором начинали звучать нотки волнения.
Они остановились внизу, у входа. Комб замер на какое-то мгновение, казалось, на долю секунды закрыл глаза, потом нежным и вместе с тем усталым, покорным жестом, в котором чувствовалась жалость к ней, к себе и еще больше к Кэй, пригласил ее войти в дом.