— Эта война, — шепотом говорил он, — я не хочу этой войны! Она вскроет Сион, как зрелый плод…
— Речь идет не о войне, — неуверенно возразил меняльщик золотых монет, который искал хотя бы какую-нибудь прохладу под колоннами Храма. — Главное сейчас — свобода и турниры. Принц Триполи женится на принцессе Анне…
Сафарус ничего не ответил, настолько нелепым показалось ему это утверждение. Стоя на паперти левитов, он поднял голову и задрожал: в раскаленном небе, прямо над головой, светил огромный диск солнца-Мираха, испещренный темными пятнами.
— Ничего подобного мы не видели, — произнес раввин, сидевший у стены и плакавший о великой резне в Сеннашерибе…
— Нет, видели, — возразил Сафарус, — я помню. При Понтии Пилате…
Когда он вернулся во дворец патриарха, его вызвали к Жильберу. К тому пришел его кузен, сионский патриарх. Исаак Лакедем понял, что дело принимает дурной оборот.
Сидя на троне из белой слоновой кости, патриарх, одетый в ярко-красные одежды, с митрой в форме тыквы на голове, выглядел как большая кукла, которой пугают детей.
— Сын мой, — сказал он Жильберу Д‘Эсту, — мы счастливы в эти ужасно знойные дни видеть вас полным сил и бодрости. Пошли слухи…
— Какие слухи? — спросил Жильбер. — Пусть Ваше Блаженство соблаговолит просветить меня…
— Ваши работы… — начал патриарх. — Вы проводите долгие часы и целые ночи, запершись в библиотеке: там не гаснут свечи… Вы поистине усердный молодой рыцарь.
Попытка сделать выговор Десту ни к чему не привела и завершилась сбивчивой фразой:
— Говорят даже, что речь идет не о работах…
Дест подскочил, став белым, как мел:
— Моя личная жизнь не касается никого! Я знаю, откуда идут эти слухи. Да и католические рыцари не имеют права свободно обвинять кого бы то ни было! Разврат в их среде хорошо известен всем!
Сафарус восхитился, как быстро его хозяин научился не только языку, но и ходу мыслей анти-землян.
— Его Величество, король… — пробормотал патриарх.
— Мой кузен Ги хорош, нечего сказать! У него были, и весь христианский мир это знал, три королевы, несколько дюжин сожительниц и столько же ничтожных девок, которые ему нравились! Все дети Силоама зовут его своим отцом, вдвойне отцом, и не только потому, что являются его подданными. Впрочем, — добавил Жильбер, успокоившись, так как он любил короля, — климат и страна требуют подобного образа жизни: султана уважают пропорционально числу его жен. Но я достаточно гордый принц, чтобы разрешить себе иметь гарем и женщин всех цветов кожи!
— Богу угодно, — произнес прелат, — чтобы речь зашла о женщине!