мне сделать это. Я не тот человек, кому можно указывать. Скажи ему, что это правда, мальчик.
Намми сказал:
— Это правда. Мистеру Лиссу нельзя указывать. Его легко рассердить. Если он будет охвачен огнем и кто-то скажет ему прыгнуть в воду, он может этого не сделать, потому что это была изначально не его идея.
— Черт возьми, — сказал старик, — с чего ты это взял, мальчик?
— Это взялось из меня, сэр.
— Да, я знаю, что это взялось из тебя, я слышал, что ты это сказал. Но это взялось откуда-то из глубины тебя, глубже, чем откуда выходит большая часть твоей трескотни и болтовни. Чтобы больше этого не было. Я не просил тебя проводить психоанализ. Я просил тебя подтвердить мое простое утверждение этому угрюмому сукиному сыну.
Как и прежде, руки Слепка Бозмена, казалось, плыли взад и вперед по клавишам, почти как будто они не извлекали музыку из пианино, как будто вместо этого музыка была в руках, а пианино вытягивало ее из них, как земля притягивает молнии к себе во время грозы.
Намми почувствовал себя слегка загипнотизированным плывущими руками, как и раньше. Возможно, мистер Лисс был тоже загипнотизирован, потому что он некоторое время слушал и ничего не говорил.
Но затем старик сказал:
— Если ты хочешь умереть из-за того, что увидел, когда умер Бозмен, почему не убил себя сам?
— Я не могу. Моя программа запрещает самоуничтожение.
— Твоя программа.
— Та, что была установлена мне в Улье, в лаборатории, где я был создан.
— Франкенштейном, — сказал мистер Лисс несколько пренебрежительно. — В Улье.
— Правильно.
— Ты все настаиваешь на этой истории.
— Это правда.
— И это неправда, что ты марсианин или какой-нибудь кровожадный мерзавец с какой-нибудь другой планеты?
— Это неправда, — сказал пианист.
— Ранее этим вечером мы сожгли сколько-то больших коконов. Ты сделал эти коконы?
— Нет. Я Член коммуны. Коконы делают Строители. Мы все пришли из Улья.
Мистер Лисс обдумывал это все некоторое время, прежде чем сказал:
— Раньше я хотел тебя убить, но я почему-то подумал, что это плохая идея. Я думаю, что это все еще плохая идея, черт меня возьми, если я знаю, почему, и со временем у меня появилась значительная уверенность в этом. Так что я тебе скажу вот что: я убью тебя, и ты будешь настолько мертвым, насколько это возможно, как только почувствую, что это правильно.
Музыка была очень печальной. Намми подумал, что человек может сморщиться, как мокрица, и никогда не расправиться, слушая эту музыку слишком долго.
— Взамен, — сказал мистер Лисс, — ты идешь с нами, отвечаешь на кое-какие вопросы.
— Какие вопросы? — спросил пианист.