У шефа Джармилло было двое детей.
Из всех преступлений те, которые касались насилия над детьми, больше всего бесили Фроста. Он не верил в пожизненные сроки для убийц детей. Он верил в какой-нибудь способ медленной смертной казни.
Поведение Джармилло на дежурстве в последние двенадцать часов давало веские основания в пользу коррупции. Если шеф был частью какого-нибудь ненормального тайного заговора, то можно предположить, что он вместо этого мог быть серийным убийцей и убил свою жену, тещу и детей. Убил и расчленил.
Но Фросту было непонятно, как это связано с тем, что они обнаружили ранее. Громадные суммы, поступавшие в этот город через «Прогресс для совершенного порядка», предполагали криминальное предприятие огромного масштаба. На самом деле отмываемые фонды были настолько гигантскими, что нельзя было исключать возможность заговора террористов исторического масштаба. Полицейский-взяточник, становящийся безмерно богатым за помощь плохим парням в укрытии их деятельности, вряд ли пустит под откос денежный поезд, перерезав свою семью из-за разногласий с женой.
Четыре спальни, хорошо обставленная гостиная, различные кладовки и две из трех ванных комнат предложили их вниманию только еще две вызывающих ужас улики. Обе находились в главной спальне.
На полу возле комода лежал фрагмент челюсти, из которой выдавались два коренных зуба, два малых коренных зуба и единственный клык. Между коренными зубами свисало что-то зеленое, возможно, полоска кожицы от паприки или халапеньо[37]. Поверхность кости, которая, должно быть, была раздроблена в месте, где была отделена от остальной части челюсти, вместо этого выглядела… расплавленной.
Из-за того, что это был не просто очередной образец биологических останков, а невозможная конструкция за пределами фантазий сюрреалистов, вторая находка в главной спальне оказалось более тревожной, чем все, что они обнаружили ранее. Она лежала на одном из углов искусно сделанной кровати, у изножья, не так, как если бы аккуратно положили, а как если бы была отброшена в сторону — или выплюнута. Толстый язык, изогнутый и с поднятым кончиком, как будто что-то лижущий, был бы омерзительным и тревожащим, если бы это был просто язык, но вместо этого он был похож на изображение кисти Сальвадора Дали, вдохновленного Г.Ф. Лавкрафтом. В центре толстого языка, не балансирующий на нем, а органично встроенный в ткань, фактически вырастающий из нее, находился коричневый и непокрытый человеческий глаз.
Фрост увидел чудовищное первым. В момент обнаружения он был переполнен чувством, о котором часто читал, но которое никогда прежде не испытывал. Кожа на затылке стала холодной и, казалось, по ней ползало что-то настолько же реальное, как сороконожки или пауки.