— Гурьян Минеич! Части для «американки» привезли. Много частей!
Директор сбежал в разложину. Косогором от шахт, обгоняя друг друга, бежали рабочие, оставляя позади седую пыль. Выключенные электровозы и бремсберг умолкли. По узкоколейке сгрудились автомашины с прицепленными коричневыми вагончиками. И так же, как в день пуска новой электростанции, шумно копошились люди около прибывших частей.
Главный механик, сверкая посеребренной щетиной бороды, объяснял Антропову и Вандаловской:
— Опять с приключениями… Нет поршней и электроприемников. Чертежей и руководства нет.
Но это не омрачило оживленных лиц рабочих и инженеров, привыкших к преодолению всяческих препятствий.
Антропов встретился с взглядом Вандаловской.
— Попытаемся установить, — сказал он.
— Нужно, — ответила она.
— Позвольте и мне с бригадой включиться. — Все оглянулись на незаметно подошедшего инженера Клыкова.
Прохладные росы стальными бусами осыпали увядающие травы. Росы губили запоздалые цветы, в бледную позолоть окрашивали долину и леса. На оголившихся бурьянах серым волокном пауки растягивали тенета на диких пчел и поджарых мух, доживающих последние сроки. И чем траурнее становились северные ночи, тем громче и призывнее раздавались влюбленные крики начавших гонку оленей.
За сопками, где-то на безрадостных просторах тундры, зловеще завывали вьюги. Жуткоголосые филины гукали на рудник, бьющий в отступающую дебрь каскадами белого света. Северная осень в ледяных смерчах подавала сигналы о своем пришествии.
По крышам новых построек ветер гнал шелестящую омертвелую листву. Шипучим сеном шумела сухая хвоя кедровников.
В ущелье бродила малярийная ознобь. Одинокий костер трепал на ветру рыжие космы. В кругу пьяных хищников Рома выбивал ладонями о потрескавшиеся голенища умопомрачительную чечетку. У плясуна были в ходу жаркие глаза, губы и вьющиеся волосы. Четверо, окружив лагун с самогоном и стегно зажаренной свинины, хлопали в ладоши.
…Земляничку брала — д>,боровую.
Захлестнула ширмача вгробовую…
Рома плясал за кусок мяса, за глоток спирта, за окурок папиросы и просто за теплое слово.
Алданец сидел на обрубке с открытой грудью и тупым пьяным взглядом упирался в густо налитое кровью лицо Сохатого. Цыганок с присядки перепрыгнул через костер и под хохот остальных вырвал у Хлопушина из зубов обгорелую трубку. Тот покорно посмотрел на вожаков и, встретив мутный взгляд Алданца, сник, как от внезапного удара. Рома захлебно глотал дым с ядовитой гарью, глазами дразнил обиженного мужика.
Балда поднялся на ноги и, шатаясь, подошел к гладко вытесанной двери, закрывающей пещерное жилье.