— Позвольте представиться, — со вздохом произнес Ричард и поставил поднос на скамейку.
— Вряд ли стоит…
— Мое имя Этьен Луи Туссен, — поспешил он произнести с глубоким и, как он надеялся, изысканным, как у галантного француза, поклоном.
— Не могу поверить… — Джиллиан широко раскрыла глаза. — Художник?
— Никто иной.
— Вы прекрасный мастер, — сказала она с искренним восхищением.
— Это правда, — признал он с подчеркнутым самодовольством.
Джиллиан слегка улыбнулась:
— И чрезвычайно скромный.
Ричард передернул плечами.
— Скромность — это жеманство, которое я не могу себе позволить. Я должен чувствовать себя свободным и сбросить с себя оковы условности, чтобы создавать великие произведения.
Оковы условности? Ричард едва не застонал вслух.
— Понимаю. — Несколько секунд Джиллиан молча изучала его. — А миниатюра, которую вы прислали мне сегодня, — великое произведение?
— Вы подлинный знаток такого рода вещей, мадам. Вот и скажите, каково ваше мнение? — спросил он таким тоном, словно ее суждение ничего не значило.
— Сделано очень мило.
— Мило сделано? — В негодовании Ричард забыл о своем французском акценте, но тут же спохватился. — Так говорят ребенку, когда он первый раз в жизни нарисует пони.
— О, это гораздо лучше, чем первое изображение пони! — со смехом в голосе сказала Джиллиан.
— Очень рад, что вы так думаете, мадам, — сухо отозвался он.
— Такое точное сходство, а ведь я не позировала вам.
— Я достойный наблюдатель жизни и много раз вас видел. В карете на улице, в парке на верховой прогулке, в бальных залах.
Мило сделано? Точное сходство? Что это за оценки? Ричард, в сущности, не знал, что хотел бы от нее услышать, но уж, во всяком случае, не это.
Джиллиан в задумчивости пригубила шампанское.
— Миниатюра поразила меня, поскольку чрезвычайно тонко раскрывает мой характер.
Настроение у Ричарда поднялось.
— Хороший портрет таким и должен быть. Тогда, даже бегло взглянув на него, вы воскликнете; «Mais oui[6], это она!» Я хотел не только перенести на медальон вашу внешнюю красоту, но передать вашу душу.
— Вы ничего не знаете о моей душе, — с легким смешком возразила Джиллиан.
— О нет, я знаю. Мир художников — это глубоко чувствующий мир. Все, кого вы с таким тонким тактом представляли потенциальным меценатам, говорили об очаровании и уме леди Марли. Ваши поступки открывают вашу душу. Так же, как и ваши глаза.
— Неужели? И вы смогли узнать по глазам мою душу с другого конца бального зала? У вас замечательное зрение. Если только… — Она внимательнее присмотрелась к нему. — Если только мы с вами не встречались ранее при других обстоятельствах.