— Мозоли от весла. Я был рабом на галере. Как теперь выяснилось — два года. Времени на загар хватило. — Малинка шире распахнула глаза и не находила, что сказать. Может, теперь, наконец, я стал ей противен? — Это не сон, Линочка. Или не обычный сон. Ты тоже не такая, какой осталась в памяти. Может, поэтому я тебе и не снился. Что за радость созерцать, ощущать и обонять немытого галерного раба с исполосованной спиной?
— Но теперь ты свободен? Ты вообще жив?! — она с лихорадочным беспокойством принялась тормошить меня, ощупывать, осматривать. — Спина у тебя совершенно целая…
— Жив-жив и свободен, не волнуйся, — ухмыльнулся я, успокоенный (все-таки не опротивел!) — Спина, да, целая, но это отдельная история, как и мое освобождение. Я как-нибудь расскажу, а пока, раз уж нам повезло встретиться в столь осязаемом сне… — глянул с ехидцей, — поможешь проверить, в порядке ли самое главное?
— Неужто вы с Корнем еще не проверили? — мерзавочка не упустила возможности сказать двусмысленность, но я быстро закрыл рот сладенькой поцелуем, одновременно разрывая на ее спине рубашку…
* * *
Я хорошо помнил, что заснул в степи, вымотанный и счастливый, крепко прижимая к себе Малинку, а проснулся рядом с Корнем (хорошо, не в обнимку) неподалеку от знакомого ручья. Айр уже успел сходить на пляж и теперь сидел, задумчиво высасывая одно за другим черепашьи яйца.
— Ну как, набрался сил? — спросил, заметив, что я сажусь и потягиваюсь.
— Угу.
— А чего это ты такой довольный? Будто ночь с бабой провел.
— А чего ты такой мрачный? Будто мы все еще на галере.
Может, это и глупо, но я полностью и безоговорочно уверовал в свой сон. Поверил, что виделся с настоящей Малинкой, что она не забыла меня, скучала и была рада свиданию. Внутреннюю убежденность поддерживало место встречи — все та же степь, куда меня закидывало во время и сразу после освобождения, да еще ощущение сытой истомы во всем теле, хорошо знакомое по прежней веселой жизни, когда я частенько просыпался в постели очередной красотки после с приятностью проведенной ночи. Вон, и Корень заметил. Я запустил пальцы во взлохмаченные волосы, пытаясь пригладить их, и нащупал какой-то стебелек. Вытащил, пригляделся — подвявшая веточка тимьяна. Заоглядывался в поисках травки (почему-то вспыхнула потребность найти хоть небольшую куртинку), но увидел лишь вчерашнее высохшее на корню сено. Неужто притащил из сна крохотный кусочек степи?
— Ну что, уже успел завшиветь? — айр с интересом наблюдал, как я выуживаю что-то из волос.
Я оставил его ворчание без внимания, засунул стебелек за ухо, не желая расставаться с памятью о первой ночи на свободе, пересел поближе к Корню, и, прихватив из принесенной им кучки (уже изрядно поуменьшившейся, судя по разбросанным кругом скорлупкам) пару яиц, занялся завтраком.