Лес Мифаго (Холдсток) - страница 36
— Наверно застряло, — сказал Кристиан, — потом вода поднялась и освободила его. — И какое другое объяснение можно было придумать?
И, тем не менее, вот что написал отец в дневнике, той же ночью:
Даже в самых далеких от центра областях леса время значительно искажается. Во всяком случае я так считаю. Аура первобытной лесной страны изменяет обычное пространство-время. Кстати, мальчики поставили эксперимент, запустив модель в ручей, который течет — по-моему — вдоль края леса. Ей понадобилось шесть недель, чтобы пересечь внешние зоны; и она проплыла не больше мили. Шесть недель! Если, как предполагает Уинн-Джонс, время и пространство удлиняются в более глубоких зонах — и чем глубже, чем больше — кто может сказать, какие странные ландшафты там можно найти?
Большую часть длинной дождливой зимы, начавшейся после исчезновения Кристиана, я провел в темной промозглой комнате в задней части дома, кабинете отца, среди книг и образцов пород. Странно успокоившийся, я часами сидел за столом, не читая и даже не думая, только глядя перед собой, как будто чего-то ожидая. Иногда, чуть ли не с раздражением выныривая из бездумных мечтаний, я отчетливо видел странность моего поведения. Всегда надо было писать и отвечать на письма, главным образом посвященные финансам, потому что деньги, на которые я жил, быстро таяли, и у меня осталась совсем небольшая сумма, всего на несколько месяцев уединенной жизни. Но я никак не мог сосредоточиться на таких обыденных делах. Недели шли, Кристиан все не появлялся, а ветер и дождь, как живые, бились о стекло французских окон, почти призывая меня последовать за братом.
Но я слишком боялся. Да, я знал, что зверь преследует Кристиана в глубинах райхоупского леса и, скорее всего, опять отвергнет меня; и все-таки я содрогался об одной мысли о встрече с ним. Тогда я, обезумевший и напуганный, шатаясь вернулся домой, и с тех пор не осмеливался заходить внутрь, но ходил вдоль края, зовя Кристиана и надеясь — всегда надеясь! — что он внезапно появится опять.
Сколько времени я провел, глядя на часть леса, видимую из французского окна? Часы? Дни? Или недели? Дети, фермеры, работники с ферм; иногда я видел их — фигуры, идущие через поля, огибающие деревья или идущие напрямик через поместье. И каждый раз, при виде человека, у меня замирало сердце… только для того, чтобы через мгновение ровно и разочарованно забиться.
В несчастном Оак Лодже, мокром и ужасно пахнувшем, не было никого более несчастного, чем его единственным беспокойный обитатель.
Я обыскал кабинет, проверил каждый дюйм пола и стен. И вскоре собрал странную коллекцию предметов, на которые в прошлые годы даже не обратил бы внимание. Наконечники стрел и копий, из камня и бронзы; отец буквально набил ими ящик стола, так много их было. Бусинки, обработанные и отполированные камни, и целые ожерелья, некоторые сделаны из больших зубов. Два предмета из кости — длинные тонкие древки, с вырезанными на них узорами; я решил, что это метательные копья. Однако красивее всех была маленькая лошадь, вырезанная из кости: очень стилизованная, с удивительно жирным телом и тонкими изящными ногами. Дыра в шее указывала, что ее носили как серьгу. Царапины на ее боку представляли два человеческих силуэта