Хлынувший в окно поток света залил комнату и разбудил девушку. С трудом ворочая языком, она, стараясь держать прямо раскалывающуюся от боли голову, оглядела комнату, не понимая, каким образом она сюда попала. С трудом она села на кровати и, собираясь с мыслями, обнаружила, что облачена в ночную рубашку; затем в углу заметила шевалье, спящего на складной кровати.
— Филипп? — в изумлении воскликнула Камилла. Ей казалось, что еще вчера молодой человек настаивал, чтобы их поместили в разных комнатах. Как получилось, что он оказался здесь? Разбуженный д’Амбремон потянулся, с трудом прогоняя остатки сна. Распрямившись, сел на кровати; Камилла увидела его обнаженную загорелую грудь, его ловкие и сильные руки.
— Ах, вот вы и проснулись, — произнес он, проводя рукой по лицу. — Как вы себя сегодня чувствуете?
Камилла натянула на плечи одеяло и опустила глаза, чтобы не видеть соблазнительного зрелища, кое являл собой обнаженный по пояс Филипп.
— Вы будете смеяться… — смущено проговорила она. — Но я не помню, как закончился ужин, как я очутилась в этой комнате, в этой кровати!
— При вчерашнем состоянии тут нет ничего удивительного!
— О чем вы говорите?
— Вы были мертвецки пьяны.
Щеки Камиллы сделались пунцовыми:
— Это правда? Мне кажется, я действительно выпила немного больше обычного, но в пределах…
— Это самое малое, что я могу вам сказать. Вы должны были бы предупредить меня, что не переносите алкоголя. Это избавило бы нас обоих от многих неприятных минут.
— А что сказали другие офицеры?
— Я сделал так, что они ничего не заметили.
Несколько минут изумленная Камилла сидела молча. Она боялась задать мучивший ее вопрос:
— Но… почему вы решили ночевать здесь?
— Надо же было кому-то ухаживать за вами: вы пребывали в невменяемом состоянии. Не мог же я рисковать и оставить вас на милость первого же нескромного пришельца!
— Однако… я все-таки сумела раздеться и лечь в постель, — заявила она, пытаясь говорить как можно более уверенно.
— О нет! За вас это сделал я.
— Вы меня раздели? — воскликнула она, надеясь, что он шутит.
— Как мать, которая раздевает своего младенца!
Камилла почувствовала, как ее заливает волна стыда. В отчаянии, словно утопающий, цепляющийся за последнюю соломинку, она взглянула под одеяло, надеясь обнаружить на себе какие-нибудь детали одежды, свидетельствующие о том, что шевалье пощадил ее стыдливость. Но сомнений не осталось: ночная рубашка — ее единственное одеяние. Филипп никогда ничего не делал наполовину!
Камиллу обуял праведный гнев; глаза метали молнии.
— Как вы посмели? — выдохнула она, возмущенная подобным бесстыдством.