По итальянским газетам и парижскому изданию «Геральд трибюн» Том внимательно следил за розыском Гринлифа и расследованием убийства Майлза, что было естественно, поскольку он был приятелем обоих. В конце марта газеты стали выдвигать предположение, что Дикки погиб, что он убит тем или теми, кто подделывал его подпись. В одной из римских газет приводилось мнение неаполитанского эксперта, что подпись на письме из Палермо, где подтверждалась подлинность подписей на чеках, тоже поддельная. Правда, остальные эксперты не соглашались с ним. Какой-то полицейский, не Роверини, а другой, полагал, что преступник или преступники принадлежали к ближайшему окружению Гринлифа, имели доступ к письму из банка и достаточно наглости, чтобы ответить на него самим. Газета цитировала слова этого полицейского: «Загадка не только в том, кто именно совершил подлог, но и в том, как он получил доступ к письму, поскольку портье в гостинице точно помнит, что отдал заказное письмо из банка в собственные руки Гринлифа. Портье вспоминает также, что Гринлиф в Палермо всегда был один…»
И далее следовали рассуждения, казалось бы вплотную подводящие к правильному ответу, но ответ этот так и не был найден. Однако Том, прочитав статью, несколько минут был в шоке. До истины им оставалось сделать один-единственный шаг, и где гарантия, что кто-либо не сделает его завтра или послезавтра? А может быть, они уже знают истину и просто стараются усыпить его бдительность — лейтенант Роверини, чтобы держать его в курсе розыска Дикки, посылал сообщения каждые четыре-пять дней, а в один прекрасный, уже недалекий день они на него ринутся в атаку, вооруженные всеми необходимыми уликами.
Тому стало казаться, что за ним следят, в особенности когда шел по длинной узкой улице, ведущей к воротам его сада.
Виа Сан-Спиридионе была всего лишь щелью между стенами домов, без единого магазина, и так скудно освещена, что он едва различал дорогу. Сплошные ряды домов и характерные для Италии высокие, вровень со стенами, крепко запертые ворота, ведущие в сады. Если на него нападут, убежать некуда, и ни одного подъезда, где можно было бы укрыться. Том не знал, кто на него нападет. Не обязательно полиция. То, что его пугало, не имело ни имени, ни конкретных форм, и все же страхи преследовали, точно фурии. Только подавив их двумя-тремя коктейлями, он мог спокойно пройти по Сан-Спиридионе. Тогда уж он шел по улице с важным видом и насвистывая.
За свои первые две недели в новом доме он побывал в гостях только дважды, хотя выбор домов, куда он мог пойти на коктейль, был большой. Круг знакомых появился благодаря случаю. В первый же день, когда он занялся поисками жилища, маклер, вооруженный тремя огромными ключами, повез его смотреть некий дом в районе Сан-Стефано, предполагая, что тот пустует. На самом деле в доме не только жили, но как раз в это время принимали гостей, и хозяйка настояла, чтобы Том и маклер выпили по коктейлю в возмещение напрасного беспокойства, причиненного ее забывчивостью. Оказывается, она месяц назад заявила в маклерскую контору о сдаче дома в аренду, но передумала и оставалась в нем жить, а в контору не сообщила. Том остался, был сдержан, учтив и перезнакомился со всеми гостями, которые, как он предположил, составляли большую часть светского общества, проводящего зиму в Венеции. Судя по тому, как радушно его встретили, с какой готовностью вызвались помочь в поисках дома, они жаждали притока свежей крови. Разумеется, вспомнили его фамилию, и он даже удивился, каким престижным оказалось знакомство с Дикки Гринлифом. Было ясно, что, желая придать остроту своему пресному житью-бытью, все эти люди будут приглашать его к себе, и выспрашивать, и вытягивать из него мельчайшие подробности случившегося. Том вел себя сдержанно, но очень вежливо, как подобает молодому человеку в его положении — робкому молодому человеку, не привыкшему блистать в обществе. По поводу Дикки он главным образом недоумевал: что же, в конце концов, с ним произошло?