Шевчук курил сигарету за сигаретой, покачиваясь в такт движению поезда, и тень его, словно большая птица, металась по тесному тамбуру. Затем он вернулся в купе, защелкнул задвижку. Тамара лежала с книгой на нижней полке, в изголовье горел ночник. На столике стоял недопитый коньяк, еду она убрала в сумку. Шевчук налил себе полстакана янтарной жидкости, залпом выпил, почувствовал, как ударило в голову, и хрипло попросил:
— Подвинься.
Она послушно подвинулась к стене.
Несмотря на занятость, Шевчук по-прежнему каждый вечер, хоть ненадолго, заглядывал в торговый отдел. Рылся в новых книгах, искоса влюбленно поглядывал на Тамару, перебиравшую свои бумаги или названивающую по телефону, и такой же влюбленный взгляд ловил в ответ. Но вместе они бывали не часто. Иногда находили пристанище в квартире одинокой Тамариной подруги; иногда выезжали за город, к Шевчуку на дачу.
О Рите он старался не думать, она как-то враз опостылела ему и стала безразлична. Постепенно Шевчук приучил себя к мысли, что запросто разведется с нею, если Тамара согласится расстаться с Вадимом и выйти за него замуж. Ему претила необходимость скрывать их отношения, лгать, изворачиваться, при каждой встрече поглядывать на часы, озираться в ресторанах и театрах, нет ли знакомых. А что?! Дети выросли, он оставит Рите квартиру, у нее хорошая работа — не пропадет. Не она первая, не она последняя. Он любил ее, а теперь полюбил другую, что с этим сделаешь… Сердцу не прикажешь. В конце концов он имеет право на свой кусочек счастья!
После долгих и трудных раздумий он рассказал о своих мыслях Тамаре. Она выслушала и только головой покачала.
— Ты слишком серьезно ко всему этому относишься, Шевчук. У тебя двое детей, и у меня… семья. Какая уж есть, а все же… Бросить Вадима — убить его, понимаешь? Конечно, я не самая верная жена на свете, но мне вовсе не улыбается ощущать себя убийцей. И вообще… Сегодня нам вместе хорошо, а завтра… Бог его знает, что будет завтра. Не надо больше об этом. Пожалуйста…
Ну, что ж, не надо, так не надо. Ему и впрямь было хорошо. Он вдруг стал замечать то, на что давно перестал обращать внимание: сочную зелень листвы, щебет птиц, пестрое луговое разнотравье, басовитое гудение шмелей… Единственное, что его терзало, не давало покоя — это необходимость время от времени встречаться с Вадимом. Каждая такая встреча превращалась для него в пытку. Шевчук не мог смотреть ему в глаза, словно ничего не произошло, передвигать фигуры по шахматной доске или болтать о дачных делах; ему казалось, что Вадим обо всем догадывается и в глубине души презирает его. И отказаться от этих встреч он не мог.