В машине он почувствовал себя совсем плохо. Мутилось сознание, перед светофором чуть не врезался в затормозивший впереди панелевоз. Бросил машину у подъезда, попросил охранника загнать на стоянку. Пошатываясь, словно пьяный, добрел до лифта, поднялся на свою площадку. Позвонил, чтобы не доставать ключи, и, как подкошенный, рухнул на коврик у двери.
Очнулся уже у себя в кабинете, на диване. Свежее накрахмаленное белье приятно холодило тело. Мягкий рассеянный свет торшера не слепил. Прямо над собой Пашкевич увидел бледное встревоженное лицо Ларисы.
— Слава Богу, — сказала она. — Я уже хотела вызвать «скорую». Что с тобой?
— Понятия не имею, — неуверенно пробормотал он. — Какая-то дурацкая слабость, тело словно ватное. Во вторник на даче кровь из носу хлынула, еле остановили, мутило последние дни. Сегодня знобит, понос, как будто чем-то отравился.
— А что, вполне мог и отравиться. Ты хоть раз за последнюю неделю пообедал по-человечески? Даже на час боишься свой проклятый кабинет оставить.
— А что делать, если мои помощнички за месяц, пока меня не было, все завалили. Вон батарею прорвало, тысячи книг погибли.
— Андрюша, милый, о чем ты говоришь?! У тебя на левой руке страшный кровоподтек и на бедре. Ты сорок минут без сознания пролежал, я чуть с ума не сошла от страха, что тебе эти книги?! Где ты так разбился?
— Не знаю, — он потрогал левую руку и почувствовал боль. — Наверное, когда на площадке грохнулся. Сроду со мной такого не бывало. Ерунда какая-то.
— Ничего себе ерунда! Я разыскала по телефону Эскину. Она в Борисове, на медицинской конференции. Я уже послала за ней Виктора, часам к десяти он ее привезет. Посмотрим, что она обо всем этом скажет. Ты играешь с огнем, я тебе не раз говорила. Просто ты привык слушать только самого себя, вот в чем беда. Если это переутомление, немедленно возьмешь отпуск. Если, не дай Бог, что-то серьезнее, полетим в Германию. Или в Америку. В хорошую клинику, там тебя быстро приведут в порядок. А потом — отдыхать. Долго…
— Завтра приедут полиграфисты из Словакии, — пробормотал он, с трудом сглатывая слюну, — снова стало саднить горло. — Неудобно…
— Неудобно брюки через голову надевать, — отрезала Лариса. — Я позвоню Аксючицу, Шевчуку и Тихоне, они проведут переговоры без тебя. Сейчас мы с Клавой тебя покормим и — спать, пока не приедет Рахиль Самуиловна. Я побуду с тобой.
«Господи, как трогательно она обо мне заботится… — Пашкевич вспомнил об отснятых кассетах в сейфе и почувствовал, что его затрясло от ненависти. — Подлая двуличная тварь!»