– Как?! Что получилось?! А ты, хрен моржовый, как такой моветон допустил?! – слово «моветон» Грим произнес издевательски, ядовито. – Книжки читаешь, по-хранцузски шпрехаешь, а мудак! Вы же, считай, родину свою продали! Тут могилы дедовские…
– О чем беседа? – спросила, выглянув в дверной проем Мария Владимировна, глядя подозрительно на лида друзей детства. Ей показалось, как-то не так они разговаривали, не по-доброму.
– О родине беседа у нас, – сказал язвительно Грим, разглядывая Гордика, как нечто незнакомое. Тот сошел с крыльца, как побитый, сел, ссутулившись на ступеньку. Плечи его подрагивали. Мария Владимировна вопросительно посмотрела на Грима: что случилось?!
Объяснять, что случилось, Гриму не пришлось, – у калитки стояла старуха, высокая, худая, вся в черном. Лицо у нее было темное, иконописное и на нём внезапно большие синие глаза. Стояла, оперевшись обеими руками на клюку, похожую на посох. Увидев, что её заметили, она властным взмахом руки позвала их.
– Меня здесь баба Лиза кличут. Так это ты правнучка графа Грушницкого, светлой памяти его?
Мария Владимировна испугалась. Вздрогнула под прямым взглядом льдисто синих глаз старухи.
– Я…
– Как дозналась? – старуха не сводила с неё прямого взгляда.
– Генеалогия… у меня документ, – начала сбивчиво объяснять Мария Владимировна. – В музее фотография прадедушки есть, и у меня дома такая же…
Старуха постояла недвижимо, истово перекрестилась, широко и плавно перенося персты от плеча к плечу. Сказала уверенно:
– Это промысел Господний.
– Что именно? – спросила Мария Владимировна, совсем перепугавшись после слов «промысел Господний». Баба Лиза посмотрела на неё долго, испытующе.
– А то, что ты здесь.
– Я не понимаю… – Мария Владимировна была в смятении, она боялась смотреть в тёмное, каменное лицо старухе и в то же время не могла отвести от него глаз.
– Поймешь. Завтра. Я утром приду за вами. – Старуха перекрестила её, повернулась и пошла прочь. Грим крикнул вслед:
– Баба Лиза, приходите к нам в гости, посидим за столом.
– Приду, – старуха обернулась. – К графине приду.
Солнце катилось к вечеру и уже оперлось краем на верхушки деревьев. Женщины натащили из своих кухонь утварь, стол был тесно заставлен разномастными тарелками с вареной картошкой, салом, колбасой, солеными помидорами, капустой, жареной рыбой и прочей деревенской снедью. Всего было помногу, каждая тарелка с горкой. И промеж них лежали ложки, тоже все разные, и стояли банки с рассолом от солонины – запивать. К застолью всё было готово, но деревенские толклись в стороне, поглядывали на ящики на крыльце, не решаясь взять водку. Грим понял причину застенчивости.