– Ужас! Кошмар, что с населением деется! – тихо говорит кто-то в процессии, но фразу в гробовой тишине слышат все, и все дружно вздыхают и сокрушенно качают головами, да-а, вон чё с нами деется!
Для погребения всё готово. Мужики с помочами и лопатами ждут… Рядом с ними распорядитель процедуры. Это знаменитый в местных окрестностях Михалыч, как солидно написано на двери его конторы «координатор-смотритель кладбища». Постояли молча.
Михалыч глянул на Грима, тот кивнул. Начали хоронить. Делалось всё быстро, сноровисто. Заученно.
Все слезы были выплаканы и все нервы сожжены давно. Жену Грима съел рак, и длилось это четыре года. Теперь осталось только закопать.
Сын с отцом, с Гримом, не ладил, а мать… Она давно была живой труп, он уже привык к этому, и стоял отдельно от гроба матери, и от отца в компании своих друзей. Эта компашка и была причиной жестокого разлада отца и сына. Грим исподлобья посматривал на потасканных тёлок, затянутых в леггинсы, выше пояса – топлес, с прическами – разноцветные волосы зачесаны на одну сторону с выстригом вокруг уха. Ну и, конечно, пирсинги где попадя. Сразу и не поймешь, кто они, шлюхи или клоунессы из училища циркового искусства. Парни косили под байкеров, все в коже, татуировках и тех же пирсингах. Сын Грима не отставал от них, и был даже в фаворе, потому что имел в личной собственности Ямаху.
Едва закопали, приладили крест и отступили от свежей могилы на асфальтовую дорожку, шлюхи-клоунессы начали перешептываться, похихикивать. Грим шагнул к ним, ударил сына тяжелым взглядом. Девки, слегка удивившись, мол, ты чё, пахан, дергаешься, заткнулись.
– Шваль, – четко сказал им Грим. Он ненавидел этих хиппующих акселератов. Ткнул пальцем в сына и добавил: – И ты шваль!
Выйдя за кладбищенские ворота, Грим сел на скамью у «офиса» Михалыча – «координатора-смотрителя кладбища». Посидел неподвижно и вдруг вдохнул судорожно, но во всю грудь, будто всплыл на последнем издыхании из удушающей глубины. Можно сказать, облегченно вздохнул. Всё. Не надо больше ходить в больницу, сидеть, маясь, у койки жены. Не надо выносить из-под нее дома, где она прожила еще полгода после выписки из больницы, не надо варить постылые супчики, которые она просила, но не ела. А если осиливала несколько ложек, тотчас начиналась рвота и затем тихий плач. Всё это ушло. Осталось только разобраться с вещичками жены, но соседка, всегда любезная Лизавета Семеновна, обещала всё как надо разобрать и пристроить в комиссионку. Сейчас Лизавета Семеновна хлопотала в его квартире, накрывала поминальный стол. Грим сидел на кладбищенской скамейке, дышал во всю грудь, думал…