* * *
В течение ноября Нэйтен еще трижды возвращался на ферму. Для Чесс его приезд всегда был праздником: пасмурные небеса вмиг светлели, а тесный убогий дом превращался в уютное гнездышко, где она могла упиваться блаженством быть рядом с ним.
Но первое ликование всегда длилось недолго. Нэйтен был чем-то озабочен; иногда он даже не слышал, что она ему говорит. И он почти ничего не ел, хотя она старалась все приготовить как можно вкуснее несмотря на то, что зимние запасы провизии не отличались разнообразием.
— Ты стал таким же малоежкой, как Чейс, — брюзжала его мать. — Смотри, если заболеешь, то будешь сам виноват.
Именно этого Чесс больше всего и боялась — что он заболел. Нэйтен всегда был хорошим едоком, даже когда еда на столе выглядела куда менее привлекательно, чем то, что готовила она. У нее самой был плохой аппетит, но это было нормально. Она уже и не помнила, когда он был хорошим. Несколько раз, особенно когда она была вместе с Нэйтеном, ее аппетит улучшался, но в основном ей было все равно, ела она что-либо или нет. В Хэрфилдсе она часто вообще пропускала завтрак или обед или только делала вид, что ест, потому что сидела за одним столом с дедушкой.
Ей это было нипочем, но ему — нет. Ему нужна сила, чтобы ездить по холоду от магазина к магазину. Когда она смотрела, как она грузит на лошадь тяжелые седельные сумы с табаком, у нее сердце начинало щемить от тревоги. Но она каждый раз махала ему на прощанье с широкой улыбкой на лице. Это было единственное, что она могла ему подарить.
В декабре она не выдержала и стала просить его не уезжать.
— Не уезжай, прошу тебя! В том, чтобы остаться дома, нет ничего стыдного. Такой суровой зимы, как нынешняя, еще никогда не было, даже Ливви Олдербрук так говорит. В этом году она даже не устроила свой праздник с жареной свининой, а такого с нею еще ни разу не бывало.
— Стыдного и правда нет ничего, зато дома и денег не заработаешь. Моя работа — продавать кисеты с табаком, когда они сшиты и наполнены.
Он даже не был раздражен. Он просто говорил с нею так, словно она была кем-то, кого он едва знал.
Когда фигура Нэйтена пропала вдали, Чесс зарыдала, закрыв лицо плечом. Он нес лопату, шагая впереди тяжело нагруженной кобылы и ведя ее на поводу сквозь густой снегопад, который начался с утра.
Она боялась, что никогда больше его не увидит.
Старая Ливви отругала ее.
— Разве он не сказал тебе, что вернется, чтобы отпраздновать Рождество? Значит, так оно и будет. Нэйт Ричардсон не из тех, кто нарушает свое слово.
— А что, если он попадет в буран? Он может замерзнуть насмерть, пытаясь добраться до дома.