— Это означает, что вы прибыли сюда провести медовый месяц?
— Верно, — согласился Галтьер, хотя спрашивали не его.
Все мы страшно удивились, когда портье на добрые полминуты разразился неудержимым смехом. Затем, быстро обретя былое достоинство, он повернулся к бамбуковому перекрытию за его спиной и закричал, как будто его должны были услышать на огромном расстоянии:
— Джоахим, номера один, два и три!
Круглолицый, пышущий здоровьем парень вышел совсем не оттуда, куда выкрикивал распоряжения его начальник, а с противоположной стороны, и попытался одной рукой забрать все наши вещи. Николас взял футляр с кинокамерой, иначе она рухнула бы с огромной пирамиды чемоданов и сумок. Мы все, за исключением Аравы, взяли у него по одной или две сумки.
Арава и Галтьер последовали за Джоахимом, а за ними стройной шеренгой — Лаура, Николас и я. Замыкал процессию портье. Идти пришлось недалеко, так как единственный в отеле коридор оказался небольшим и вел прямо в три комнаты, двери которых были заблаговременно гостеприимно распахнуты.
По праву главы экспедиции Арава выбрал первую комнату, оставив для нас, вероятно, преднамеренно, комнаты по правую сторону коридора, смежные и гораздо меньшие по размерам. Галтьер остановился перед одной из них, обернулся и спокойно сказал:
— Лаура, ты не разделишь со мной комнату? Невеста преднамеренно задумалась, пока я с Николасом терпеливо ждали ее ответа, затем улыбнулась и заявила:
— Хорошо.
Галтьер бросил на меня сияющий от счастья взгляд. Я ответила ему также счастливым взглядом. Я действительно была счастлива, ведь мой возлюбленный наконец-то добился того, чего страстно желал. Желание это, если не изменяет мне память, возникло во время той памятной лекции в конференц-зале института Ланса, как раз в тот самый день в конце апреля, когда Лаура встретила Николаса. Целая вечность миновала с тех пор! Я также впервые встретила их в тот день. Я помню, как обменивались взглядами Лаура и Николас, и решила, что они любовники уже несколько лет. На самом же деле они впервые виделись в тот день. Он был знаком с ней всего полчаса. Она была для него просто самой лучшей женщиной, и остается такой же и по сию пору.
Я снова увидела то же выражение любви и обожания на его лице, когда Лаура повернулась к нему, спрашивая согласия на то, чтобы принять приглашение Галтьера. Это выражение — поразительного обожания, которое выглядело почти невероятным, — я часто видела на его лице, когда он смотрел на Лауру. Но вчера вечером оно было еще отчетливее, чем обычно, и я почувствовала в нем более чем гордость за свою невесту — глубокое преклонение перед ней как перед божеством. И это чувство придало неожиданную, хотя и сложную, красоту строгим и нежным чертам лица молодого человека, раскрыло всю глубину его бесконечной любви.