Я уж не стала ему напоминать, что он знал адрес своего приятеля, куда, как нетрудно догадаться, мне пришлось бы зайти за вещами.
Потом я часто думала, что он так сказал, чтобы сделать мне приятное. Но теперь, раз вы утверждаете, что такое может быть…
Люлю то ли обиделась, то ли огорчилась — я это почувствовал, — что в ту ночь в Пуатье Боб не рассказал, как прошло свидание с отцом и сестрой.
«Она красивая?» — спросила Люлю у Боба.
«Ничего». — «Высокая?» — «Почти как я». — «Сколько ей лет?» — «Девятнадцать». — «А как ее зовут?» — «Жермена. Слушай, может, поговорим о чем-нибудь другом?»
Вот и все, что ей удалось узнать, причем по виду Боба было не похоже, чтобы он поссорился с отцом. Начав раздеваться, Боб взглянул на часы.
«Четверть первого. Байоннский поезд проходит здесь в час двадцать. Мы успеем на него. Одевайся».
Ехали они третьим классом — не из экономии, а потому, что так хотелось Бобу.
Я поинтересовался:
— Вы и дальше продолжали ездить в третьем классе?
— Некоторое время — да. Потом Боб перешел на второй.
Я собрался уходить, но Люлю почти умоляюще попросила:
— Шарль, останься еще немножко. Мне так хорошо!
Тут-то я и узнал, что Аделина все разболтала, потому что Люлю, заговорщицки улыбнувшись, добавила:
— Но, может, у тебя свидание?
Я мгновенно сориентировался:
— На улице Клиньянкур?
Люлю не стала изображать удивления и только спросила:
— Она славная?
Видимо, Аделина наплела, что я влюбился и провожу у нее все ночи. Впрочем, это не имеет значения.
— Шарль, как ты думаешь, что будет со мной?
Да, на такой вопрос отвечать трудно. Я сделал вид, что задумался.
— Бывает, я чувствую себя виноватой, что еще живу. Знаешь, Шарль, почему я боюсь оставаться ночью одна? Мне все время снится один и тот же сон. В конце концов я просыпаюсь и больше не могу уснуть. Мне снится Боб, но это не он, а какой-то туманный образ. У него есть только рука, она живая и зовет меня. Мне чудится как бы жалобный стон, и я говорю себе: это он плачет, потому что я так долго тут задержалась.
— Люлю, ну будьте же благоразумной!
— Я стараюсь. Но когда я выхожу, чтобы развеяться, получается еще хуже: ведь я с ним ходила по всем этим улицам, и с каждой у меня связано какое-нибудь воспоминание. Я ведь тоже не знала Монмартра, пока не встретилась с Бобом. Мы вместе постепенно открывали его.
Я дал ей выплакаться. Она плакала, опустив голову, и мне бросилось в глаза, что волосы у нее стали редеть.
— Даже наши друзья были его друзьями, только его, поэтому они больше и не приходят. Вот и старина Гайар уже целую неделю…
— Он заболел.