— Нет.
— А теперь надеешься найти лучшее или такое же качество, зная, что целых двадцать лет терпел неудачу?
— Вряд ли мне найти такую же.
— Значит мы понапрасну теряем время на обсуждение глупой гипотезы.
* * *
Марион была влюблена в Дана и не уставала соблазнять его. Больше всего ей нравилось брать инициативу в свои руки. И притворно жаловаться, что каждый раз вынуждена «насиловать» его, но эти жеманные упреки лишь придавали очарование сладостной игре. Ему тоже больше нравилось быть объектом сладострастных атак.
Однако, он не знал, что творилось в голове жены, когда она, доведя его до пароксизма возбуждения, вдруг становилась пассивной, говоря ее же словами, «слезала с него», опрокидывалась на спину, раскидывала руки и ноги крестом, крепко зажмуриваясь, когда он начинал входить в нее. И когда веки ее опускались, человек, обладавший Марион, переставал быть ее мужем, а превращался в юного загорелого блондина, которого знала только она. Именно этот сидящий в ее мыслях блондин и доводил Марион до высшей точки страсти.
Дан, считавший, что эту волну сладострастия поднимал именно он, должен был бы вспомнить, что вначале жена его никогда не получала удовольствия. До встречи с ним она только целовалась. Но как? То были скупые товарищеские поцелуи с ребятами, загоравшимися от ее вызывающих взглядов, коротеньких мини-юбок, нагло торчащих грудей, обтянутых свитером, до которых она не позволяла никому дотрагиваться.
Не позволила этого даже Филиппу, хотя он был так красив, что у нее буквально перехватывало дыхание, когда они встречались взглядом. Она считала, что без ума от него, до того дня, как поняла простую истину — даже уверенная в себе шестнадцатилетняя девушка может покорить жизнь, только начав ее со «взрослым». Позже она частенько посмеивалась над своей страстью к девственнику-однолетке. Она излечилась от любви в несколько дней и с тех пор называла этот сентиментальный эпизод «своим ребячеством».
Уяснив все, что хотела, она защищалась от поползновений Дана ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы понять — он имеет дело с влюбленной девственницей. Уверившись, что вдолбила ему мысль о необходимом долготерпении ради обладания ее невинным пленительным телом, она в один прекрасный день сама заявилась к нему домой, разбросала по комнате нехитрые одежки — оранжевый свитерок из джерси, фиолетовую юбку, бюстгальтер и прозрачные трусишки — и бросилась ему на шею в чем мать родила.
В тот раз она ничего особенного не добилась, ибо не знала, как поступать дальше. Но вскоре научилась многому. После нескольких поверхностных уроков, Дан полностью положился на вдохновение Марион, и оно его всегда поражало.