Мирза Асадулла был изумлен.
— Чего вы хотите, Али хан? Это самая почетная должность в министерстве иностранных дел. Вы достойны ее.
— Но я не хочу уезжать в Париж, и если меня будут принуждать к этому, подам в отставку. Я ненавижу чужой мир, ненавижу чужие улицы, чужих людей, чужие обычаи. Но вам, Мирза, никогда не понять этого.
Он спокойно кивнул.
— Что ж, если вы настаиваете, то можете оставаться здесь.
Я бросился домой, задыхаясь, взбежал по лестнице.
— Нино, — крикнул я, — я не могу допустить этого, не могу, пойми!
Нино побледнела, я увидел, как задрожали ее руки.
— Но почему, Али хан?
— Пойми меня правильно, Нино. Я люблю эту плоскую крышу над головой, люблю степь, люблю море. Я люблю этот город, старую крепость, мечети в узких улочках, я буду задыхаться без всего этого, как рыба, выброшенная на сушу.
Она на мгновение закрыла глаза, потом бессильно прошептала:
— Жаль…
Я сел, взял в ладони ее руки.
— В Париже я буду несчастен, как ты в Иране. В чужом окружении я буду тонуть, как в водовороте. Вспомни шамиранский дворец, гарем. Ты не смогла вынести Азию, я не смогу выжить в Европе. Давай же останемся здесь, в Баку, ведь здесь так незаметно переплелись Европа и Азия. Не смогу я уехать в Париж. Там нет ни мечети, ни крепости, ни Сеида Мустафы. Мне необходимо дышать воздухом Азии, чтобы выносить эту орду иностранцев, нахлынувших в Баку. Ты возненавидела меня во время мухаррема, я буду ненавидеть тебя в Париже. Не сразу же, но после какого-нибудь карнавала или бала, куда ты потащишь меня, я начну ненавидеть этот чужой мир и тебя. Поэтому я должен оставаться здесь. Я здесь родился и здесь хочу умереть.
Нино молча слушала меня. Когда я кончил говорить, она наклонилась ко мне, погладила мои волосы:
— Прости свою Нино, Али хан. Я была дурой. Не знаю, почему мне показалось, что ты легко можешь привыкнуть ко всему, к любому месту. Мы остаемся. Не будем больше говорить о Париже.
И она нежно поцеловала меня.
— Наверное, нелегко быть женой такого человека, как я?
— Нет, Али хан, нет…
Она коснулась пальцами моих щек. Моя Нино была сильной женщиной. Я знал, что сейчас убил ее самую заветную мечту.
— Когда у нас родится ребенок, — сказал я, сажая ее к себе на колени, — мы поедем в Париж, Лондон, Берлин, Рим. Мы ведь еще не были в свадебном путешествии. Проведем лето там, где тебе больше понравится. И каждое лето мы будем ездить в Европу, ведь я — не тиран. Но мой дом должен быть на земле, которой я принадлежу. Потому что я — сын нашей степи, нашего города и солнца.
— Да, — согласилась Нино, — и к тому же ты — хороший сын, о Европе забыто. Но твой ребенок не должен быть сыном ни степи, ни песков. Пусть это будет дитя только Али и Нино. Да?