Во дни молодости хевсуры говорили мне: наш народ совсем не как другие. Ближе всех нам пшавы. Но у нас говорят, что нет на Кавказе благороднее черкесов, они стоят еще выше нас. Я сказал это старику.
– Есть у меня хутор на Красной Поляне, под самой горой Ачишхо. Я не променял бы его ни на какие деньги. Но видит Бог, если б вернулись изгнанные 50 лет назад оттуда черкесы, я с радостью вернул бы им их земли. Не понимаю, как могло случиться, что великодушный Царь нашей великодушной страны мог изгнать в Турцию полмиллиона абадзехов, шапсугов, бжедугов и убыхов.
– Царь не виноват, – возразил мне старик. – Виноваты мы сами. Когда, вслед за окончанием войны, Государь созвал всех черкесских князей и старшин, я вместе с отцом стоял ближе всех к нему. Тут были переводчики, которые передавали каждое слово, так что все могли слышать.
– Я не могу оставить вас в горах и на побережье, – говорил он. – Наши враги все время стараются высадиться и овладеть берегом. Тем, кто пожелает остаться здесь, я отведу обширные и богатые земли на плоскости… А кто не хочет, пусть уходит в Турцию.
– Государь! – отвечали князья. – Мы от сердца благодарим тебя за твое великодушие. Но наш народ не поверит нам, он скажет, что мы их предали. Все они желают уйти в Турцию.
– Нас осталось всего 60 тысяч, но через 50 лет вот нас уже 200 тысяч. А в Турции сколько было, столько и осталось… Царь не виноват, он хотел нам добра.
Молодая черкешенка подала мне умыть руки, и все мы уселись за кругом низенького стола.
– Теперь ты наш, – говорили мои спутники, – да ты и так совсем наш. И черкеску, и папаху ты носишь совсем, как носили убыхские князья, да и станом и лицом ты совсем, как они. Мы построим тебе дом в Хатажукае, подарим скот, баранов, пару буйволиц, и после войны ты заживешь у нас с твоей красавицей женой.
Встреча, ожидавшая меня в Хатажукае, была еще более сердечная. Мы подкатили на прекрасном экипаже, за которым до селения скакала полусотня джигитов на горячих конях. Нас ожидало все селение, несколько сот всадников, вооруженных с головы до ног. Затем седобородые «хаджи» в своих традиционных чалмах, далее все местные девушки и подростки, каждая с букетом свежих ландышей в руках. Старики поднесли мне чудный раззолоченный кинжал – эмблему моего нового звания – и красивую нагайку – эмблему власти. Затем старшины собрались за длинными столами в общественном доме, и во время обеда, за чашей пива, старики хаджи излили мне все искренние слова благодарности и симпатии.
– Мы, старики, – говорил Шемгоков, отец Анчока, – сказали детям: «У вас, молодых, есть свой почетный старик – Врангель. А этого оставьте нам. Он к нам подошел, и мы с ним не расстанемся».