- Евдокея! Дуня! Там из второй бригады бабы пришли, - заглянув в полураскрытую дверь председательского кабинета, сказала женщина в белом платке, которую Нестеров встретил возле крыльца.
- Ну-ка, тетя Груша, закрой покрепче дверь, - сердито огрызнулась Калинкина и погрозила женщине своим увесистым, не женским кулаком. Подождут твои бабы.
Дверь взвизгнула и плотно захлопнулась.
- А ваш муж никогда не рассказывал вам об экспедиции Тульчевского? спросил Нестеров.
Грустно усмехнулась Калинкина, настолько грустно, что вздрогнули ее красивые, нежные губы и печаль пригасила глаза.
- А когда он мог рассказать, Михаил Иваныч? Сами посудите... Мы прожили с ним как муж и жена меньше суток. Вечером в субботу 21 июня была свадьба. До рассвета гуляли. В двенадцать дня по-московски, а по нашему времени - в четыре пришла эта черная весть. В шесть повезли наших мужиков в военкомат. А до этого с Ваней мы были знакомы только три месяца. Он здесь жил до меня года два. Я приехала сюда сразу после института агрономом на семенной участок. Ну, познакомились, вскоре поженились, а пожить вместе не удалось... А когда женихались... не помню, нет, не помню, разговоров об этой экспедиции не забыла бы...
- И давно вы председательствуете в колхозе? - поинтересовался Нестеров, желая отвлечь Калинкину от горьких воспоминаний.
- В начале сорок второго года выбрали меня. Старый председатель ушел на фронт, а я уже к тому времени вошла в курс дела. Да и кого другого изберешь, если остались в Пихтовке одни бабы да ребятишки... Бабий у нас колхоз, Михаил Иваныч. В деревне шестьдесят семь дворов, а вдов сорок семь... Полегли наши мужики почти все под Сталинградом. И Ваня там же. Взвыла я, кусала себе руки... А потом смотрю на других женщин и вижу: мое горе полегче, чем у других, - к мужу не привыкла, детей завести не успела... Кругом одна... И такая меня злоба Взяла на этого зверюгу Гитлера, думаю: пусть, гад, знает русскую бабу, ее только растревожь, она и за себя и за мужика сработает. Ну и жила вот так: себе пощады не давала и других не щадила. Продержались, Михаил Иваныч, всю войну. Сами жили не до жиру, хотя и от голода никто не умер, а фронту давали и хлеб, и мясо, и масло, и овчины. Рыбой вон из озера госпиталям в Приреченске помогали. Все выполняли, что государство требовало... Все, до капельки. - Калинкина удовлетворенно хлопнула широкой ладонью по столу, будто точку в разговоре поставила. Замолчала.
- И что вы думаете, Евдокия Трофимовна, относительно истории, которую я вам рассказал? - видя, что молчание затягивается, что Калинкина разбередила свою душу, и желая вернуть их беседу к основной теме, спросил Нестеров.