Арабская поэзия средних веков (Имруулькайс, Маджнун) - страница 38
И эту пустоту я вижу постоянно…
«Как душит по ночам воспоминаний гнет!..»
Как душит по ночам воспоминаний гнет!
Отчаянная боль заснуть мне не дает.
О несравненный Сахр, я снова слезы лью
О лучшем на земле, прославленном в бою…
Ты ненавидел зло, бесправье и насилье,
Несчастные к тебе за помощью спешили.
Злых духов не щадя, ты не щадил людей,
Что часто демонов коварнее и злей.
Тебе не страшен был судьбы свирепый шквал,
Задачи трудные ты быстро разрешал.
И я тебя забыть, единственный и милый,
Смогу лишь в вечной тьме, в безмолвии могилы.
И если б не было друзей в родном краю,
Я прервала бы жизнь постылую свою.
В жестокий этот час и в этом горе лютом
Лишь смерть мне кажется спасеньем и приютом
О брат, хранитель мой, — суровая беда
С утра до вечера со мной везде, всегда.
Как солнце ты всходил, и я, тебя утратя,
Рыдаю о тебе при солнечном закате…
«Глаза мои, плачьте…»
Глаза мои, плачьте, — еще пролилось
О Сахре родном недостаточно слез.
Весеннего был он щедрее дождя…
Но разве такого оплачешь вождя?
Был меч его острым, а перевязь длинной,
И в юности род он возглавил старинный.
Был первым во всем и по чести, по праву
Свою заслужил драгоценную славу.
Ее добывал он своими руками
И нес над толпой, как победное знамя…
Совсем молодой, он легко и умело
Свершал для других непосильное дело.
Ты видишь героя в холодной могиле?
Он верил, что люди его полюбили.
Он славою стан опоясывал свой
И кутался в славу, как в плащ боевой.
Лабид
Перевод А. Ревича
«Где становье? Увы!..»
Где становье? Увы! Ни следа не осталось в Мина,
Склоны гор обезлюдели, стала пустынна страна,
А в долине глухой Ар-Райян стерлись русла потоков,
Словно буквы на плитах, в которых жила старина.
Над покинутым стойбищем в будни и в праздник священный
Только ветры кружились, безмолвные шли времена.
Благо вешних дождей даровали руинам созвездья,
Часто шумною влагою рушилась ливня стена,
Ночью тучи над пустошью перекликались громами,
Днем сплошною завесой ползли от темна до темна,
Расплодились газели и страусы в этой долине,
Ветка с веткою в зарослях буйных переплетена,
Антилопы глазастые бродят беспечно по травам,
Их детенышам резвым дарована воля сполна.
Но, омытые водами, четче следы человека,
Время стерло строку, но прочерчены вновь письмена,—
Так незримый рисунок, иглой нанесенный на кожу,
Натирают сурьмою — и татуировка видна.
Вопрошал я руины, но разве немые ответят?
Вопрошал я напрасно, ответом была тишина.
Это место покинуто, род мой ушел из долины,
Наши рвы поросли сорняками до самого дна.
В день отъезда красавицы сели в свои паланкины.
О, как я их желал! Не взглянула из них ни одна.