– Ах, так? Сейчас же останови машину!
– Маш, ты не поедешь в клуб в таком виде, и мы не будем продолжать этот бессмысленный диалог.
– Нет, мы будем продолжать этот бессмысленный диалог! – закричала я.
– Выпусти меня сейчас же, псих ненормальный! – дергала за ручку дверцы я.
– Это покушение на мою журналистскую свободу, но я не сдамся! – орала в закрытое окно «Ауди» я.
– Аполлинария, здравствуйте, это Маша Литаврина. Я не смогу сегодня поехать на съемку, я простудилась. Неожиданно. Температура тридцать девять и восемь. Что? Может, и грипп… Спасибо вам большое! Да, не волнуйтесь, я и так уже лежу в постели…
– Что я творю?! Не хватало только, чтоб меня с работы вытурили…
Алекс описывал пальцем мое голое плечо.
– Не вытурят. Можешь ты разок заболеть или нет? Не переживай.
– Не переживай! – Я замоталась в простыню и села в постели. – Конечно, тебе легко говорить, ты-то не знаешь, что такое угрызения совести! Всегда делаешь только то, что хочешь?
Он внимательно посмотрел на меня:
– А ты? Всегда судишь о людях так легко?
Фыркнув, я собрала свои вещи и хлопнула дверью ванной. Я злилась на него, а еще больше – на себя. Инстинкт ящерицы, потерявшей в любовных баталиях не один хвост, нашептывал: будет больно. От этого типа надо срочно избавляться. Я почти слышала треск рвущейся плоти, но ничего не могла с собой поделать. Чувство мерзкое, но сладкое. Он словно навел на меня морок. Так, пора покончить со всей этой черной магией и ящеричными хвостиками!
Я быстро умылась, оделась. Где опять моя идиотская сумка? Ну, конечно! Осталась в комнате! Пришлось вернуться. Алекс валялся на кровати с планшетом. Всклокоченные волосы, смуглая кожа на фоне белой простыни, длинные гибкие пальцы, скользящие по экрану. Пожалуй, дам ему последний шанс!
– Еще раз напишу тебе телефон моей актрисы, на тот случай, если совесть проснется. – Я щелкнула «молнией» сумки.
Над планшетом взметнулся насмешливый взгляд.
– Что это за рулон туалетной бумаги?
– Это не рулон, а мой журналистский блокнот, – с достоинством ответила я, вырвав чистый листок и нацарапав на нем номер Аниного сотового.
– Надежда отечественной журналистики, – хмыкнул он. – Кстати, журналист – это ведь литератор на скорую руку, может, когда-нибудь напишешь роман? Обо мне!
– Еще чего!
Дверной звонок вскрикнул подстреленной птицей. Я вцепилась в сумку. Вдруг показалось, что под дверью затаилась жаждущая крови Лизка. Или Аполлинария.
– Ты кого-то ждешь?
– Да нет, – пожал плечами он и, накинув халат, пошел открывать.
Звук отпирающегося замка, короткий приглушенный разговор у двери, и в комнату, подобно весеннему ветру, ворвался женский смех. Такой обворожительный, что я невольно заскрипела зубами. Вскоре объявилась и сама хохотушка. Пергидрольные локоны, бурый загар из солярия, спелая грудь, свободно колыхающаяся под шелковым халатиком. О таких, как эта девица, женщины, презрительно поджав губы, говорят: «Ничего особенного!» А вот мужчины гарантированно спотыкаются взглядом.