Больше ничего нет.
И если удовлетворит Айше свою жажду мести – а еще неведомо, удовлетворит ли, сможет ли насытить демона ненависти вражеской кровью, – то потеряет и подругу, и любимого.
Потеряет душу свою, то, что выражается словом «джан».
Не может Айше потерять свою Джан. Своего Джан. Душу свою, сердце, все, что в мире есть дорогого. Не может.
Стало быть, о мести нужно забыть.
Это будет непросто – как на части разорваться. Уж кто-кто, а Айше-султан себя знала. Знала, как она упряма, как сильна в ее сердце сорная трава злобы. Но если в итоге, когда свершится месть, потеряешь душу свою…
Нет. Никогда и ни за что.
В конце концов, уговаривала себя Айше, разве она обязана любить роксоланку Хюррем? Разве должна уважать ее, как мать своего мужа? Нет, мать Джанбека – Эдже-ханум… ну, или Орыся, неважно. Женщина, сбежавшая от собственной матери к возлюбленному. Значит, тоже не слишком уважала Хюррем?
Мысли были опасными, но Айше думала об этом с блаженной улыбкой. Ведь все, что отвлекает от раздумий о мести, нынче хорошо.
Джанбал о чем-то тихо и сосредоточенно разговаривала с бабушкой.
10
…Для правоверных понятие святости не вполне допустимо. Оно слегка многобожию сродни, потому гяуры-машаякчи в святых и веруют. Ну, так они ведь вообще считают, что у Аллаха была жена Марьям и сын Иса, который вдобавок еще и отцу равносущностен. Тьфу, даже слушать такое – харам!
Тем не менее, правоверные, трудно не признать: все равны перед Аллахом, но некоторые особо заслуживают его милости. Настолько, что могут, наверное, ходатайствовать перед ним за других. А что это и есть, как не та святость, о которой говорят машаякчи-христиане?
Ну, надо думать, муллы и муфтии сумеют найти множество важных отличий. Однако мы – люди простые, нам скорее сходство видно.
И уж что Яхья-эфенди особо угоден Аллаху – так это известно всякому. Даже гяурам.
Чтобы отрицать такое, мало быть нечестивцем, надо быть вдобавок круглым дураком, да и просто сволочью. Не перед Аллахом даже (то есть и перед ним, конечно), а просто перед людьми.
* * *
Айше полюбила бы Яхью-эфенди лишь за одно только то, что он возвысил свой голос против казни ее отца и впал в немилость у султана за требование вернуть в Истанбул ее бабушку, великую Махидевран-султан. Но, пожив здесь некоторое время, Айше поняла: не любить Яхью-эфенди было просто невозможно.
Святой человек. Во всем святой, как ни посмотри, о чем ни подумай.
Целый день Яхья-эфенди пропадал то в садах, то на виноградниках, помогая своим последователям копать землю и собирать плоды. И вовсе не затем он делал это, чтобы стяжать земных благ, но лишь для того, чтобы избежать мирской суеты и не впасть в грех накопительства. Аллах велел в поте лица своего обрабатывать землю, и Яхья-эфенди был верен заветам Аллаха. Если же он не был в саду, то преподавал в своем медресе или писал стихи, скрываясь под именем Мюдеррис – «Учитель». Впрочем, что значит «скрываясь»? Как сияние солнца нельзя запрятать в один фиал, так величие Яхьи-эфенди невозможно было утаить, какое бы имя он ни принял, не желая излишней славы.