– Не верю… Вы, наверное, выпивши? – Я нарочно использовала устаревшее слово, чтобы его привести в чувство. Интеллигент непременно выдаст реакцию на необычное слово. Он и выдал.
– Я вообще не пью. Нисколько. И не курю. – Он говорил и смотрел мне прямо в глаза.
Чертовщина какая-то. Мне захотелось спрятать взгляд куда-нибудь в угол. Что я и сделала. Посмотрела в ящик стола: вдруг он подумает, что у меня там пистолет, полистала журнал, пощелкала кончиком ручки, надеясь, что механические действия помогут мне обрести уверенность. Но ничего не обрелось, ни в журнале, ни в ящике стола никакой уверенности не обреталось. Пришлось включать скрытые резервы организма.
– Уже поздно, – напомнила я, чуть выставив левое запястье, только что пальцем по часам не постучала. – У меня дежурство заканчивается.
Мужчина всхлипнул, или мне показалось, что всхлипнул, но с места не сдвинулся.
– Да послушайте вы меня, мне ведь никто не верит! – взмолился он и сцепил кисти рук в замок.
Глаза у мужчины слегка повлажнели. О, Господи, не плакать ли он собрался? Наверное, он все-таки сумасшедший.
Я нащупала ладонью кнопку вызова. Посетитель проследил взглядом за моей рукой, так что пришлось поменять намерения. Я пробежала пальцами по столу, будто бы играю на рояле. Если сумасшедший догадается, что я его боюсь, мне крышка. Пока дежурный прибежит, меня уже не будет на этом свете. Ничего, как-нибудь справлюсь с ним своими силами.
– Уговорили, рассказывайте, только без предисловий!
В моем голосе зазвучал металл. Я уже не говорю, я приказываю, а приказной тон для сумасшедших подобен душу Шарко. Они сразу становятся тихими и покорными.
За окном безумствовала белая ночь, впереди романтическое свидание, меня ждет любимый мужчина. Даже короткая задержка перед свиданием кажется страшной пыткой. А тут такая катавасия… Нежданно-негаданно нагрянула явка с повинной! И почему его развезло на раскаяние к полуночи? Нет, чтобы с утра, чтобы все чин по чину, когда и следователь под рукой, и оперативная машина на бензине. А сейчас что? Ни машины, ни бензина, ни следователя, ни опергруппы. Все разбежались, как тараканы.
Я вздохнула и приготовилась слушать исповедь интеллигента. Наверное, начнет с тонких изломов души. Будет морочить мне голову рассказами о моральном убийстве, дескать, одним словом убил великую и единственную любовь… и далее по тексту. Ничего преступного в лице мужчины я не разглядела. Тонкое, немного женственное, кстати, из таких самые оголтелые гомосексуалисты получаются. Надо бы записать его имя. На всякий случай.