Солдаты зубрили устав внутренней службы. По утрам на полковых линейках трубили сигнальные рожки, захлебывались мелкой дробью барабаны, торопливо отдавались рапорты. «Встать!.. Смирно!.. На носках — бегом!.. Живо!.. Ложись! Шагом — марш!.. Кругом!» — раздавались строевые команды до обеда — шла очередная репетиция парада. Обстановка накалялась. Не помогал и рукописный журнальчик «Развей горе в чистом поле», выпускаемый «весельчаками» из кавдивизии, не помогало и создание фехтовально-гимнастической школы. Солдаты и офицеры бежали к Кемалю, завербовывались в Иностранный легион, нанимались в полицию, матросами на корабли, чтобы пробраться на Балканы и в Европу. Их арестовывали: у них не было ни прав, ни подданства, у них не было родины...
Врангель вынужден был лавировать: англичане и французы начинали двойную игру. Боясь за Индию, англичане покровительствовали «независимой» Грузии, держали под наблюдением Баку, подозрительно относились к присутствию русских у Дарданелл и... готовились к торговле с Советской Россией. Франция поддерживала идею создания могущественной и независимой Польши, видя полную несостоятельность Юденича, поддержала образование самостоятельных Латвии и Эстонии, заявляла, что склонна разрешать торговые соглашения с большевиками. Греция и Италия боялись крупных контингентов русских войск вблизи своих границ: кто знает, кому они будут проданы, против кого повернут свое оружие? Врангель неустанно повторял всем и вся: среди того бессилия, которым поражена Европа, глупо сводить на нети уничтожать такую силу, которую представляют русские войска, отмобилизованные, закаленные в двух войнах, умеющие легко переносить невзгоды, всегда готовые идти в бой с любым врагом. Врангелю приходилось вступать в борьбу с левым и с правым крылом русской эмиграции. Струве пытался вести в Париже дипломатические переговоры, но его одинокий и непопулярный голос глушила многочисленная пресса в Париже и Берлине, Праге, Софии и Белграде. Усилились самостийные настроения среди казачества. Беспокоил и генерал Кутепов: он распоряжался реальной силой. Незаметно, но верно вырастал он в вождя, способного в любой момент заслонить его, Врангеля. И тут уж никакие климовичи и перлофы не помогут... А еще этот душевнобольной, этот Слащев! Говорили, поселился не то где-то в Галате, не то в Скутари, решил уйти от дел и занялся огородничеством. Деградировал окончательно. Перлоф доносил: генерал зачастил в загородный сад «Стелла», принадлежащий русскому негру Федору Федоровичу Томасу — хозяину известного московского варьете «Максим», ведет непристойные разговоры, порочащие Врангеля, критикует приказы главнокомандующего, в результате которых армии пришлось бежать из Крыма, упрекает в сокрытии каких-то денег.