– Мэри такая же ведьма, как я – святой! Мой старый Ганс, бывают минуты, когда мне становится страшно при мысли о том, что такое люди и чем они себя воображают.
Этих слов я никогда не мог понять, но должен предположить, что сэр Томас, со своей высокомерной философией, не верил в существование дьявольских чар.
Когда настало время вести черную Мэри на казнь, темница ее оказалась пустой, и король Генрих грозно призвал канцлера к ответу, но тот высказал мнение, что это такое же точно дьявольское наваждение, как и все прежние, и на том все было закончено.
Позднее распространился слух, что черная Мэри вовсе не улетела в облаке смрадного дыма, а спокойно и уединенно проживает на одной из отдаленных мыз канцлера. Если она искренно раскаялась, то пускай живет там на здоровье! Я должен вам признаться, что и меня охватила жалость, когда я увидел грешницу, сидящую на сгнившей соломе, устремив на канцлера черные безумные глаза из-под спутанных прядей волос, и когда я услышал, как она жаловалась на свою беззащитную молодость и на обиду, ей нанесенную еще в пору ее невинности. Ведь и я мог бы спеть об этом песенку!
Итак, вы видите, господин мой, – ибо сам я честно в этом признался, – канцлер при посещениях ведьмы брал меня с собой, как надежного человека.
Каноник испытующе взглянул на арбалетчика.
– Это ты, Ганс, – воскликнул он, – устроил побег гнусной женщины!
– Вы вправду так думаете, господин мой? – возразил Ганс, и, казалось, усмехнулся себе в бороду. Затем он перевел разговор.
– В Англии в то время проживала еще другая, злейшая ведьма и ее тоже не удалось сжечь, притом по причине весьма основательной.
Мой король и повелитель был на ней женат. Как случилось, что Генрих вступил в брак с госпожой Элинор, разведенной женой короля Франции, – станет ясно всякому, кто посмотрит на карту и сосчитает на ней земли, принесенные королевой в приданое. Это – Гасконь, Сен-тонж и Пуату с бесчисленными замками и городами. В молодости, говорят, она была миловидна и скромна. Я не хочу вырывать из ее венца этот весенний цветок. В те же времена, когда я преклонял перед ней колено, ее голову украшал шлем густых черных волос, беспокойные глаза были постоянно чем-то заняты, а ноги не знали устали. Король Генрих держал ее поодаль от себя, то где-нибудь в аббатстве, – ибо по временам на нее находила набожность, – то в одном из отдаленных замков с немногочисленной челядью, ряды которой время от времени пополнялись каким-нибудь честолюбивым младшим дворянским сынком или тщеславным странствующим певцом, которому льстило находиться вблизи знатной дамы.