Канцлер при встрече с королевой, если не мог избежать ее, выказывал знаки глубокого почтения, хотя, как я думаю, она претила ему; ибо в женщинах ему нравились нежность и благопристойность. И он любил услаждать свои взоры, – хотя великий лжепророк и запретил своим приверженцам тешить себя людскими изображениями, – созерцанием белых спокойных тел целомудренных мраморных женщин, которых он понаставил в своих дворцах. Вам, верно, не случалось видеть подобных. Их извлекают из-под обломков разрушенных греческих храмов, и византийский император, в благодарность за политическую услугу, подарил канцлеру несколько таких статуй. Это – мертвые изваяния, чьи глаза лишены силы человеческого взгляда, но если долго на них смотреть, то они начинают оживать, и я нередко простаивал перед этими холодными созданиями, стараясь разгадать, какого они нрава – веселого или печального. Что до госпожи Элинор, которая была не из мрамора, то канцлер не находил в ней прелести; а она, с своей стороны, от всего сердца его ненавидела. Возможно, что ему, подобно невинному Иосифу у египтянки, некогда пришлось оставить свой пурпурный плащ в ее руках; ибо, хоть королева была верной дочерью церкви, и хотя до этого я никогда не слышал про нее дурного слова, – она читала пристрастие к язычникам; ведь случилось же ей в давние времена, сопровождая своего богобоязненного первого супруга в крестовом походе в Святую землю, связаться с сарацинским молокососом. Вам это не может быть неизвестным, так как эта история прогремела на весь мир.
Быть может, впрочем, она ненавидела канцлера только потому, что тот следил за каждым ее шагом, усматривая в ней опасность, грозящую смутой всему королевству. Подумайте только, господин мой, что три области, которыми она владела, должны были перейти, в качестве материнского наследства, к четырем сыновьям короля – Генриху, Жоффруа, Ричарду и Джону. Итак, мудрость канцлера побуждала его в обращении с госпожой Элинор не отпускать поводьев, – дабы прихоти ее горячей крови не посрамили короля и Англии, – и не натягивать их, чтобы в припадке гнева она не закусила удила и не вырвалась бы из рук вместе со своими землями и сыновьями.
А сыновей этих сэр Томас не отпускал от себя ни на шаг, был им нежным отцом и постоянным наставником. Если бы природа не склонна была чаще насмехаться над воспитанием, нежели подчиняться ему, то эти четыре принца Англии не имели бы себе равных, – столько великой любви и высокой мудрости отдал им канцлер. Но принц Генрих ценил в нем всего лишь покрой платья и благородную выразительность движений, ибо сам он был щеголем и фигляром. Принц Жоффруа, в свою очередь, забывал за ночь, что он любил вчера и чем клялся, и, вследствие своего непостоянства, не мог довести до конца ни одной потехи, ни одного серьезного дела.