Поблагодарив чиновника, Эльзе поехала в штаб-квартиру АО.
Пробыла там недолго.
Вышла, едва уместив в сумочке ворох бумаг: проездной билет, открепительную карточку, направление, служебную инструкцию, сопроводительное письмо.
Вечером — поистине ей везло! — словно чуя перемены, позвонил Вольфганг. Сказал, что обязательно заглянет в гости.
Как всегда он пришел без опозданий. Прочел бумаги. Сказал:
— Считай, что все отлично! Ты понимаешь, что тебе доверили в НСДАП?
— Еще бы! В Заграничной организации, будь спокоен, мне растолковали, что это значит — референт по культуре. Организатор духовной жизни ландесгруппы и посольства. Хотела бы я знать, кому обязана честью?
Вольфганг медленно покачал головой.
— Не думай, что мне. Нет, не мне.
— Как считаешь: реабилитация это или проверка? Это может быть проверкой?
— Может.
— Так не лучше ли отказаться? — Эльзе зябко повела плечами. — Мы больше не увидимся? Ты дашь мне связь?
Вольфганг достал сигарету. Закурил. Сказал;
— Не волнуйся. «Фильмбанк» имеет интересы и в Польше…
…Перед самым рождеством референт польской ландесгруппы по культуре фрейлейн Эльзе Штилле выехала к новому месту службы, в Варшаву. Здесь она представилась послу графу фон Мольтке и непосредственному начальству — фюреру ландесгруппы, «товарищу по партии» Бюргаму. Они встретили ее почти тепло. бесплатно
30 декабря 1938 года, в день, когда Санта Клаус еще только готовит подарки, секретарь имперского посольства в Варшаве Адольф фон Шверинг получил классный чин легационного советника. Человек помоложе, возможно, счел бы, что тщеславие его удовлетворено, но фон Шверинг расценил новый ранг как подачку. Однокашники, вровень с ним начавшие карьеру, давно вырвались вперед, носили регалии министериаль-диригентов, становились посланниками и послами, а он на шестом десятке лет так и не шагнул дальше секретаря. Это было тем более несправедливо, что биография Адольфа фон Шверинга была безупречной, а в послужном списке не числилось ни единого замечания. Больше того, посол граф Мольтке не раз и не два подчеркивал, что знания фон Шверинга в области международного права делают честь германскому дипломатическому корпусу и именно в этом смысле ежегодно давал в Берлин служебные аттестации…
Легационный советник, ну что ж…
Выслушав поздравление фон Мольтке, произнесенное не в присутствии всего персонала, а в кабинете, с глазу на глаз, и лишний раз убедившись, что посол тоже считает положение щекотливым, фон Шверинг отправился к себе и занялся разбором почты. Но работа не шла. Здесь, в бюро, где каждая мелочь привычна глазу, где все — штофные обои, старая мебель — было выдержано в едином стиле и располагало к спокойствию, он вдруг ощутил тоску и боль. Бюро — его «башня из слоновой кости», оно — единственное место в посольстве! — оказалось избавленным от навязчивых атрибутов режима: портретов фюрера, фотографий Риббентропа, партийного флажка в подставочке на письменном столе. Шверинг был привязан к милым сердцу мелочам, к мебели, вышедшей из моды, которую полтора десятилетия назад вывез из силезского поместья и таскал через всю Европу — из Берлина в Прагу, оттуда в Константинополь, в Катовицы и, наконец, в Варшаву. В этом кресле, например, он сидел молодым референтом посольства в Чехословакии; оно же, мягко пружиня набивкой из волоса, принимало его, чуть погрузневшего, уже в качестве атташе при посольстве в Турции. В тридцать втором оно последовало, как и прочая обстановка, за Шверингом из Катовиц, где он был вице-консулом, сюда, на новое место… Секретарь и легационный советник… Это за пятнадцать-то лет!.. Ну и черт с ним!