, символ гражданского долга, а слева Гораций Коклес, символ мужества или совсем наоборот
>{81}. Это до сих пор является предметом спора…
Я какое-то время смотрел на барельефы, но так и не разобрал где Сцевола, а где Коклес.
— Да, мудреное дело…— пробормотал я и уставился на ножки хорошенькой девушки, проходившей мимо.
К знаменитому дому мы подошли широким, торжественным шагом.
Пан Гимеш взялся за бронзовую дверную ручку. Мы вступили в теплую прихожую и по лестнице, украшенной изящными чугунными перилами и покрытой бархатным ковром, бесшумно поднялись на второй этаж.
Нас встретили горничная в чепце и служанка.
— Здравствуйте,— поклонилась горничная.
— Целую ручки,— сказала служанка.
— Благослови вас господь,— ответил я, и служанка взяла мой портфель, шляпу и пальто.
— Спасибо, спасибо, Каченка!
— Меня зовут не Каченка,— смущенно пролепетала девушка.
— Все равно. Я так зову служанок. Вас ведь много, всех не упомнишь,— бодро произнес я, нащупал в кармане крону и протянул ей.
— Покорнейше благодарю, сударь!
— Ваши визитные карточки, господа,— вежливо попросила горничная.
Я стал шарить по карманам.
Вот так номер! Я — и вдруг визитки!
Тут секретарь, перейдя на неофициальный тон, сказал:
— Руженка, доложите госпоже, что я привел маэстро Йона из Праги.
Горничная приветливо заулыбалась и жестом пригласила нас следовать за собой.
Мы прошли мимо ряда медных крючков, закрепленных на стойках из черного дерева и японской рогожки. «Черт побери,— подумал я,— гардероб здесь как в столичном клубе!» Заметив, что пальто мое висит прямо на бархатном воротнике,— в поезде у него оторвалась вешалка,— и видна драная подкладка, я, как бы нечаянно задев, повернул его другой стороной.
Горничная отворила двери.
Мы вошли в большой сумрачный зал с окнами из цветных стекол в оловянных ячейках. С деревянного резного потолка свисала люстра с желтыми свечами. Она была сделана из оленьих рогов, образующих бюст женщины с остро торчащей грудью и апоплексически-красными щечками.
Посредине, раскорячившись, стоял длинный массивный стол, покрытый ризами, шитыми золотом. На нем были аккуратно разложены все мои книжки в кожаных переплетах. Слева лежал раскрытый альбом для посетителей дома Жадаков. Была приготовлена и ручка в серебряной оправе.
Возле этого рыцарского, вернее, епископского стола, как врытые, стояли стулья с высокими спинками, украшенными затейливой резьбой. Они напоминали судейские кресла святой инквизиции. Сиденья их были обиты красным кардинальским бархатом.
Мраморный камин в стиле Людовика XVI излучал тепло. В большой нише первого окна стояла прялка с куделью, обвязанной розовой ленточкой. Под тремя другими дремали приземистые купеческие лари и табуретки с перекрещенными ножками.