И у этой человекообразной лошади на морде сверкало золотое пенсне.
«Да я тебя, брат, прямо боюсь»,— подумал я и улыбнулся, продолжая разглядывать этот нескладный торс, на котором сидел продолговатый, будто специально сплющенный лошадиный череп, обтянутый коричневой кожей. Под носом и на подбородке торчала рыжая давно не бритая щетина, а на голове вместо волос росла могучая грива.
Этот странный человек улыбнулся, и мне показалось, что это норовистая кобыла оскалила зубы.
Пока мы стояли, рассматривая друг друга, я мысленно произнес целый монолог, обращенный к нему: «Ну, парень, каков! Тебе бы встать на четвереньки, да? Вижу, что спишь ты, не раздеваясь. Иначе, почему так измят твой сюртук? Ясно, спишь ты в одежде, вон у тебя вся спина в перьях! Глядите-ка! Из кармана торчит голубой платочек с узелком, галстучек съехал набок, а воротник пристегивается кнопочками, как у пенсионеров. Подумаешь, оригинал! Далеко ты упал от яблоньки — от своего щеголеватого отца и красавицы маменьки, далеко укатился ты от родового дуба — от своего почтенного дедушки в накрахмаленном воротничке! Да, чертовски круто обошлась с тобой мать-природа».
— Я пока прощаюсь с вами, маэстро,— сказала пани Мери, подойдя к нам.— Теперь вы во власти моего супруга. Отомар, не забудь показать пану Йону все,— я подчеркиваю,— все!
Доктор Жадак кивнул, при этом тело его изогнулось, как тополь перед бурей, открыл дверь в коридор и хриплым, низким голосом произнес:
— Пхррошу!
Это было первое слово, которое я от него услышал.
Шагая по темному коридору за покачивающейся фигурой этого странного человека, я заметил, что к левому плечу он приставил правую руку, в которой было круглое зеркальце.
«Какого черта ты там высматриваешь? — подумал я.— Меня, что ли, иду ли я за тобой?»
Я невольно оглянулся.
В дальнем конце коридора маячила приземистая фигурка, освещенная светом бокового окна. Пани Мери наблюдала за нами. Она приветливо помахала рукой.
Доктор Жадак распахнул дверь в ванную:
— Пхррошу!
— Только после вас!
— Пхррошу, пожалуйста!
Мы оказались в просторной комнате, выкрашенной белой масляной краской. У стен стояли две вцементированные в пол и выложенные белоснежным кафелем ванны со сверкающими кранами, водонагревателем и телефоном. Над каждой ванной висела клетка из переплетенных трубочек с отверстиями, к которым вели резиновые шланги.
«Ага, вот оно что! — сообразил я, бегло осмотрев это сложное на первый взгляд сооружение.— Ты влезаешь голый в ванну, нажимаешь кнопку, с потолка на тебя опускается клетка. Задергиваешь прорезиненные занавески и получаешь душ для любой части тела, любой силы и температуры, непрерывный или прерывистый, так называемый шотландский, нежный, поглаживающий, или резкий и колючий».