— Кровь, — ответила старуха.
Прежде чем потерять сознание, Джеймс повторил: «Кровь» и на какое‑то время провалился в кромешную темноту.
* * *
Первыми к жизни вернулись его глаза; огонь в камине разгорелся, ярко пылало свежее бревно, и голубоватый дым забирался в отверстие дымохода. Потом Джеймс начал различать окружавшие его звуки; бревно потрескивало, выстреливая серией сердитых щелчков; заунывная, лишенная мелодии песня слетала с высохших губ старухи, которая раздевала Лидию.
Джеймс полулежал в кресле — качалке, его ноги свешивались на пол, и голова, отказываясь повиноваться его приказам, без всякой тревоги или удивления отметила, что он не может пошевелиться. Он не мог ни двигаться, ни говорить, он даже не мог моргать.
У Лидии было изумительное тело, и он не переставал им восторгаться. Когда старуха взвалила это обнаженное тело себе на плечи и понесла его к убранному после ужина столу, художник в Джеймсе восхитился чистотой линий спины и янтарным отливом волос, ниспадавших волною до пола. Если бы только старая карга могла постоять спокойно!
Однако старуха не хотела стоять спокойно. Она свалила Лидию на стол, просеменила к шкафу и вернулась с мотком крепкой веревки. Ее заунывное пение поднялось на целую терцию; крошечные ноги пританцовывали или отбивали такт, когда она связывала ноги Лидии от икр до бедер. Затем она согнула ее руки в локтях и так же крепко перевязала их. «Она лежит как связанный цыпленок, — беззвучный смешок пробежал в голове Джеймса, — готовый отправиться в духовую печь».
Старуха отступила назад и казалась очень удовлетворенной результатами своих трудов; она рассыпалась дребезжащим смехом, затем подхватила себя под бока и пустилась в радостный пляс по пещере.
— Хорошо… хорошо…
— А где же начинка? — Джеймс хотел сказать, что Лидию забыли выпотрошить и нафаршировать яблоками перед духовкой, как вдруг почувствовал беспричинное раздражение оттого, что его тело отказывается ему повиноваться.
Старуха в сильном возбуждении подбежала к дальней двери, которую Джеймс принял за башенные ворота, и энергично повернула в замочной скважине громадный ключ. Она схватила железное кольцо и потянула. С пронзительным скрипом дверь растворилась. Порыв холодного воздуха заставил затрепетать пламя свечей; волосы Лидии зашевелились, словно змеи Медузы. Из‑за двери донесся шум падающей воды и какой‑то странный резкий звук, похожий на шипение прохудившегося кузнечного меха.
Шаркая, старуха сделала несколько осторожных шагов вовнутрь и позвала:
— Данмор! Данмор!
Царапающий звук. Потом громкий, задыхающийся кашель — отхаркивающие, отвратительные плевки — серия взрывающихся тресков, сопровождаемых протяжными стонами.