Ещё раз про Красного Воробья (Волчек) - страница 3


Неустроенность, шатания из одного меблированного номера в другой, в поисках временной работы, от рюмки к рюмке, от женщины к женщине. И во всём была тёмная сила любви и призвания, его зов. Мягкий снег надежды и мечты, скрипящий под ногами, белеющий в ночи. Знак отверженности и избранничества. Он был выше, он был сильнее. Он был не таким как все. И это подпитывало его мощной энергией, давало жить и творить.


Прошли годы, много лет. И он стал таки всемирно известен. Всё пришло: удача, слава. Деньги. Он познал все тонкости литературного мастерства, стал искусен. Он научился создавать реальность. Научился вкладывать слова и действие в актёров кино, по сути – марионеток, как бы они ни были талантливы и знамениты. Вдыхать в них жизнь. Он почувствовал себя богом.


Он прогуливался по осенним бульварам города ангелов, высокий седой старик в хорошем костюме, как всегда под шофэ. И понимал, что всё это, всё достигнутое не даёт ему никакого преимущества в играх со смертью. Что это тело скоро перестанет двигаться, а глаза – видеть, что всё прекратится. Что он, победитель в такой долгой и трудной борьбе, он всё-таки в конце концов проиграет. И с этим ничего не сделаешь.


Всё это есть в книге. Там есть Леди Смерть и один французский писатель, который вроде бы как ненадолго обманул её. Там фигурирует сыщик, который так и не распутал своё самое сложное дело, самую мучительную загадку – загадку жизни. И когда в конце ему выпускают три пули в живот, он видит наконец-то мифического Красного Воробья, которого так долго искал. И тот поёт умирающему песню невероятной мощи и красоты.


Есть, конечно, в романе великолепные, сильные места, не могут не быть. Например: «Я задумался о том, как приходят решения в жизни. Людям, которые что-то решают, помогают большое упорство и удача. Если упорствуешь достаточно долго, то как правило, приходит и удача». И многие места, некоторые строчки в книге были подчёркнуты красным карандашом.


Вероятно, кто-то читал её очень внимательно, кому-то она была дорога. Может быть, нужда заставила этого человека сдать её, вместе с другими книжками, в комиссионку. Она немножко пахла сыростью, словно была пропитана слезами и желтизной осени. И я решил вернуть эту вещицу бывшему владельцу. Это было бы правильно и справедливо. Всё равно она мне не очень понравилась, по сравнению с другими произведениями этого автора. Хотя, быть может, всё объясняет эпиграф: плохой литературе посвящается?


Книга жгла мне руки. Она была как серебряный слиток, из которого вырывалось пламя – будто красное оперение мифической птицы, долбящей клювом изнутри. Я положил её в пластиковый пакет и вышел на улицу.