Он сжал ладонь чуть сильнее. Дар молчал, как-будто его не существовало вовсе.
Он нехотя выпустил ее руку и расслабился.
– Ну что? – она насмешливо посмотрела на него.
– Ничего. Все в порядке. – Савва поднялся со скамейки. – Ложная тревога. Просто давно тебя не видел вот и почувствовал что-то. Но, все-таки, знаешь, если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мало ли что!
– Из тебя никудышний ангель-хранитель. – сказала она и грустно улыбнулась.
Это было почти неделю назад. А Савва никак не мог забыть эту встречу. Если принимать всерьез сигналы, посылаемые Даром, то ей определенно грозить опасность. Почти наверняка. Тогда ему следовало бы немедленно пойти к ней и расспросить ее о том, чем она занимается, с кем встречается и так далее.
Рассказать ей все честно и предостеречь. Но от чего? Этого Дар не подсказывал. Если это дар, то какой-то нелепый, вялый и очень неудобный для применения.
Если относиться к Дару как к причудам психики и собственной истеричной натуры, тогда следовало бы оставить ее в покое. Сегодня он напугал ее, а ей и так приходится нелегко. Может быть, лучше никогда не вспоминать о ней и забыть это лицо, каким бы чудесным оно не казалось. А заодно послать к черту Дар со всеми его предостережениями и мутными намеками.
Если бы он мог определиться раз и навсегда и игнорировать Дар, все было бы проще.
Во внутреннем дворике стояло две машины: новенький фольксваген и подержанная десятка.
Из клиники вышли Федотов и Серова. Они остановились на ступеньках и стали разговаривать о чем-то, скорее всего, о жене шефа и ее похоронах. На их лицах было написано уныние, особенно на лице Серовой. В обычной одежде она выглядела более привлекательной, но на лице по-прежнему сквозила усталось, усугубившаяся ужасной новостью. Видно было, что она недавно плакала, потому что у нее был покрасневший нос и она сжимала в руке платок.
Федотов выглядел менее удрученным, бодрился. Он держал свою коллегу за локоть, заглядывал ей в глаза. И все время что-то говорил. С каждой минутой лицо ее становилось все более расслабленным, не таким понурым. Напоследок он сказал какую-то фразу, и она не выдержала и улыбнулась. Мешкову показалось, что еще немного и он прижмет ее к себе. Но Федотов так не сделал. Он знал границы дозволенного.
Мешков поспорил сам с собой, что сейчас они разойдутся по машинам, Серова сядет в десятку, Федотов – в новенькую иномарку. И проспорил.
Серова остановилась возле фольксвагена, помахала Федотову рукой, вымученно улыбнулась.
А Федотов подошел к серой «десятке». Когда он небрежно пнул переднее правое колесо ногой, уголки его красивых губ презрительно скривились. Он стыдился своей машины, она вызывала у него отвращение, портила имидж респектабельного мужчины. Он открыл дверцу, сел на место водителя. Теперь, когда он был один, с лица медленно сползла обаятельная белозубая улыбка, оно стало унылым, будто состарилось. Он был настолько поглощен своими мыслями, что когда Мешков склонился над ним, заглядывая внутрь салона, он вздрогнул.