– Я не стал ей говорить. Не хотел ее расстраивать.
– А что, она бы сильно расстроилась?
– Она бы расстроилась просто потому, что кто-то умер. Она очень чувствительный человек. – в голосе Черных звучало плохо скрытое раздражение. – Тучков меня сейчас совершенно не волнует. Меня волнует моя жена и ничего больше. – Черных вдруг обмяк, жалко улыбнулся, словно извиняясь за свою раздражительность. Казалось еще чуть-чуть и он разрыдается. Он взял себя в руки, снова улыбнулся:
– Пожалуй, вы правы. Поеду домой. У меня, кажется, подскочило давление и чувствую я себя отвратительно. Что вы намерены делать?
– Для начала поеду к этой Квасковой. Может быть, ваша жена решила вас разыграть с ее помощью? Вы говорили, помнится, что уделяете ей мало внимания. Женщины иногда прибегают к таким странным методам, чтобы напомнить о себе не слишком внимтаельному мужу.
– Абсурд! Моя жена никогда бы так не поступила.
– Кстати! – Мешков задержался на выходе. – Этот сотрудник… Бурцев сегодня вышел на работу?
– Нет. Но он звонил в клинику. Сказал, что взял больничный. Кажется, у него грипп.
Она все молотила и молотила кулаками по его двери, так что Савва решил, что лучше ему открыть, пока соседи не разозлились и не вышвырнули ее из подъезда. В том, что это она, Савва не сомневался.
Девушка с синими глазами сидела на корточках, прислонившись к стене, и смотрела на него снизу вверх.
Она сказала очень отчетливо, что иногда бывает удивительно настырной, она бы сидела здесь до тех пор, пока он не открыл бы дверь, ночь, неделю, месяц… И вдруг, помолчав, добавила:
– Можешь ударить меня, если хочешь…
Савва ответил насмешливо:
– Принципиально не бью женщин и детей.
– И мужчин тоже. – она поднялась. – Ты пустишь меня в квартиру, или мы будем говорить на лестнице?
И они вошли в квартиру. И стали говорить. Вернее, говорить стал Савва.
Он сказал, что она просто обязана выслушать его. Она может считать его кем угодно, презирать его, считать его ничтожеством, но сегодня она выслушает его, тем более, что она так стучала в дверь, что поставила на уши весь подъезд.
Она посмотрела на него испуганно и согласно кивнула.
И Савва говорил. Он сказал, что она всегда относилась к нему с пренебрежением. С самого начала. И он ничего не имеет против. Он не Бог весть какая находка. И наверное не слишком хороший друг. И вообще, никогда не обольщался на свой счет. И что бы она не сказала о нем, это его не слишком обидит, потому что он все знает о себе и сам. Но Грин!
Грин – всегда был особенным. Даже если то, что она сказала сегодня – правда. Даже если она не выдумала ни одного слова, Грин не заслуживает презрения. Может быть, ему было страшно жить, может быть, он просыпался, потея от страха и засыпал, трясясь под одеялом. Может быть. Но рядом с ним было не страшно жить другим. Ему, например. А разве может дать это ощущение трусливый человек? Нет, не может. И мужество ведь не в том, что ты как глупое бревно ничего не боишься. Жизнь полна опасностей, и любой нормальный человек это понимает. Ничего не бояться только дебилы. Мужество в том, чтобы каждый день садиться на мотоцикл и мчаться по автостраде с бешеной скоростью, смутно догадываясь, что рано или поздно этот мотоцикл тебя и угробит. Вот он, Савва, действительно трус, у него нет никаких психических заболеваний, а он боится каждого куста в сумерках и, что хуже всего, таким и останется. И ничего, ничего не может с этим поделать! Но Грин…