Все поле было щедро посолено инеем, болото застыло под тонкой корочкой льда. Да и в комнате было зябковато. Легкий пар вырывался изо рта полураскрывшейся Берты, спавшей, по своему обыкновению, истово, не обращая внимания ни на будильник, ни на то, что ее жирная грудь с почти плоским соском цвета резиновой латки вывалилась в вырез мятой рубашки. Я натянула на нее простыню с вышитой большой буквой «М» (Мадьо, а не Мелизе) и набросила на плечи халат, не продевая рук в рукава: сегодня моя очередь первой спускаться вниз открывать ставни и разводить огонь.
Моя очередь и удовольствие для меня! Мне нравится выполнять эту работу, дрожа от влажной свежести утра, в молчаливом полумраке, окутывающем привычные предметы, которые вдруг окатывает светом, как из ведра, когда откроешь ставни. В этот час, как никогда, слышны все запахи, пальцы чувствительнее к шероховатостям предметов, словно покрытых мурашками, как мои ноги — гусиной кожей. Залука для меня — прежде всего Залука утренняя, с более густым воздухом, будто съежившимися стенами и деревьями, ставшими словно меньше и ближе — можно достать рукой, дотянуться взглядом — благодаря посверкивающей майской росе или сильным стылым декабрьским морозам.
Это утро было им под стать. Я семенила от окна к окну, поворачивая шпингалеты и бесшумно отталкивая ставни. Помимо моей воли, жалюзи в кухне загремели, спугнув рыжего кота, который, перекосив пасть на сторону, обгрызал мяту для очищения желудка. Он умчался прочь, вспугнув в свою очередь продрогшего дрозда, — тот унесся стремглав, вычертив черную линию на белом фоне, а я набросилась на плиту. Одна из конфорок тоже не преминула звякнуть (конечно же средняя, которая выдает «до». Самая маленькая выдает не очень чистое «соль» октавой ниже, а самая большая, надтреснутая, вообще не звенит).
Несколько минут спустя щепки гудели под угольными брикетами, а я прошла в гостиную свернуть в жгут старый номер «Западного курьера». Сложенные заранее хворост и поленья издали сухой треск, и я села по-турецки перед занавесом из юного пламени, которое вовсе не нужно было раздувать. Прежде чем кипятить молоко, я могла дать себе передышку и немного понаслаждаться своим костром, который уже грел мне живот, поджаривал коленки, заставляя отодвинуться на пол-ягодицы. Но вдруг слабое дуновение ветра в спину предупредило меня о том, что дверь открылась.
— Жаришь цыпленка?
Знакомый голос: конечно, Морис. Он пришел без видимой причины оказаться здесь так рано и скользил в своих шлепанцах и занятной пижаме с металлическими пуговицами, сверкавшими от огня так же ярко, как и его зрачки. Я быстро запахнула полы халата.